учебный год 2023 / содержание, предисловие, глава 1

В. Иванов. Теория государства

либо не опираясь25. Говоря точнее: суверенную власть государства в интересах государства реализуют, опираясь на признание и согласие народонаселения (нации), либо обходясь без такой опоры, правители и иные властвующие. В каждом государстве обязаны быть и обязательно есть люди, которые могут сказать: «L’Etat c’est nous» («Государство — это мы»)26.

25  Николай Устрялов писал, что «для суверенитета государства безразлично […] какими органами он осуществляется: монархом ли, аристократией, парламентом, или советом депутатов. Власть государства — одно, а государственный строй — другое. Если первая всегда равна себе, принудительна, верховна, непроизводна и абсолютна, то второй, конкретно воплощая первую, складывается в зависимости от политических условий жизни страны. Органов государства много, суверенитет его — “един, неотчуждаем, неделим”» (Устрялов Н.В. Элементы государства // http://www. zhurnal.ru/magister/library/philos/ustryalov/ustry002.htm).

Необходимо только одно принципиальное уточнение: определение государственной власти как «непроизводной» следовало бы интерпретировать как указание на ее непроиз­ водность от любых человеческих, земных инстанций.

26  Формулировка предложена Шмиттом, правда, он употребил ее в контексте своей теории тождества и репрезентации (Schmitt C. Verfassungslehre. S. 207).

Николай Алексеев, заостряя (сознательно или нет?) децизионистскую теорию Шмитта, писал, что «суверенитет […] в его единственно возможном научном истолковании является понятием, выражающим иерархичность отношений между официальными носителями власти в государстве и утверждающим, что в этих отношениях должна быть некая высшая точка, некий высший центр действия, обладающий способностью последних решений» (Алексеев Н.Н. О гарантийном государстве // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 540).

Такой «высшей точкой» теоретически может быть глава государства, правитель (если он глава и правитель не только формальный, но и фактический). А в таковом качестве обычно выступает некая группа, состоящая из официальных лиц или официальных и неофициальных. При этом помимо прямой власти правителя или правящей группы

34

I. Государство и его суверенитет

есть власть косвенная, осуществляемая их окружением. Она вносит весьма существенную лепту.

Об этом писал и Шмитт: «Даже самый абсолютный монарх вынужден опираться на сообщения и донесения и зависит от своих советников. Несчетное множество известий и фактов, предложений и предположений наваливается на него день за днем, час за часом. Из этого бесконечного бушующего моря истины и лжи, действительного и возможного даже самый умный и могущественный человек может набрать в лучшем случае лишь несколько капель. […] Кто докладывает властителю или сообщает ему информацию, тот уже имеет свою долю власти, все равно, будь он министр, уполномоченный визировать [документы], или же некто, умеющий косвенным образом склонить к себе слух властителя. Довольно того, что он сообщает впечатления и мотивы тому человеческому индивиду, в руках которого на мгновение оказывается решение. Так всякая прямая власть сразу же подвергает себя непрямым влияниям. […] даже самый мудрый институт, самая хорошо продуманная организация не смогут полностью искоренить это предпространство, никакой приступ ярости […] не смогут устранить его окончательно. Самое предпространство обойти не удастся. […] В любом случае в ходе мировой истории в этом предпространстве власти составлялось пестрое и смешанное общество. Здесь собираются “косвенные”. Здесь мы встречаем министров и послов в роскошных мундирах, но также духовников и личных врачей, адъютантов и секретарш, камердинеров и любовниц. Здесь старый Фредерсдорф, камердинер Фридриха Великого, стоит подле благородной императрицы Августы, Распутин — рядом с кардиналом Ришелье, а серый кардинал — с какой-нибудь Мессалиной. Иногда в этом предпространстве находятся разумные и мудрые мужи, иногда — выдающиеся менеджеры или верные мажордомы, порой — глупые карьеристы и шарлатаны. Вдруг предпространство оказывается действительно официальной государственной палатой, в которой для доклада собираются достойные господа в ожидании, когда их пропустят дальше. Но частенько — это не более чем приватный кабинет. […] Чем больше власть концентрируется в определенном месте, у определенного человека или группы людей как на верхушке, тем больше обостряется проблема «коридора» и доступа к этой верхушке. И тем яростнее, отчаяннее и молчаливее становится тогда борьба меж теми, кто оккупировал предпространство и контролирует “коридор”. Эта борьба в тумане непрямых влияний столь же неизбежна, сколь и сущностна для любой человеческой власти. […]

35

В. Иванов. Теория государства

§ 3

Сущность государства — организация людей в территориальных пределах, то есть руководство людьми в территориальных пределах, то есть властвование над людьми, их подчинение в пределах определенной территории27. Эта сущность всегда оставалась неизменной. И тогда, когда долгие века государства огра-

Окончание сн. 26

Каждое усиление прямой власти сгущает и уплотняет марево непрямых влияний» (Шмитт К. Разговор о власти и доступе к властителю. С. 31–32).

27  Многие западные теоретики утверждали и утверждают, что государство есть якобы продукт исключительно европейского прогресса, да и в самой Европе оно-де зародилось лишь примерно в XIV, XV, XVI или даже XVII в. (каждый считает по-своему) — в результате успешной борьбы французской, английской и некоторых других монархий с имперским и папским универсализмом и феодальным и коммунальным партикуляризмом. Такого заблуждения не избежал,

вчастности, Шмитт (Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. Смысл и фиаско одного политического символа. СПб., 2006. С. 151–152; Он же. Номос Земли в праве народов jus publicum europaemum. СПб., 2008. С. 47). Данная концепция в ее современном изводе подробно и популярно расписана Мартином ван Кревельдом. Впрочем, он еще достаточно «умерен» и утверждает, что «европейское» государство было с переменным успехом «экспортировано»

вдругие регионы мира (Кревельд М. ван. Расцвет и упадок государства. М., 2006. С. 81–157, 325–411).

Другие авторы более радикальны. Так, Ларри Алан Зидентоп не только уверяет, что государства не было нигде ни в древности, ни в Средневековье, ни даже в XVII–XVIII вв. (!) По его мнению, государство непременно «предполагает равноподданическое положение всех его подданных, как основу их специфических прав и обязанностей, обеспеченных правовой санкцией», оно может быть основано только на идеях эгалитаризма и индивидуализма. А потому соответственно

государства и сейчас нет по сути нигде, кроме как на Западе. По мнению Зидентопа, например, выражение «исламское государство» внутренне противоречиво, поскольку в нем смешаны «несовместимые понятия» (Зидентоп Л. Демократия в Европе. М., 2004. С. 101, 103–104, 110).

36

I. Государство и его суверенитет

ничивались минимальным объемом компетенции, устанавливали лишь самые общие рамки поведения своих подданных, зачастую могли осуществлять лишь фрагментарный контроль над своей территорией, не монополизировали ни политику, ни правосудие, ни сбор ренты, ни даже применение вооруженной силы в своих границах28. И когда по мере развития, с одной стороны, техники, а с другой — культуры, государства смогли постепенно консолидировать территориальный контроль и сконцентрировать в своих руках распределение ключевых ресурсов, политическую, военную, полицейскую и судебную власть. И когда государства полностью подчинили себе экономику, образование, культуру и даже подчас, насколько возможно, духовную жизнь, когда появились «социальные государства», «государства всеобщего благоденствия», «тотальные государства» и пр. Сущность государства не изменится и в том случае, если оно, как предсказывают многие теоретики29, не справляясь со взятыми на себя функциями и обязательствами, в первую очередь социальными, будет вынуждено отступить с занятых позиций, передать («возвратить») часть своей нынешней власти другим политическим и неполитическим организациям.

Вместе с тем государство не может быть и не было никогда единственным носителем власти в своих

28  Марк Блок так писал о западноевропейских государствахкоролевствах времен феодализма: «[…] и город, и деревня, сколько бы ни было споров, кому они принадлежат, зависели всегда только от одного из спорящих королевств, тогда как внутри них один господин мог вершить верховный суд, другой распоряжаться своими сервами, третий иметь цензитариев и собирать с них арендную плату, четвертый собирать десятину. Другими словами, и земля, и человек могли иметь множество хозяев, и это было нормально, но король был всегда один» (Блок М. Феодальное общество. М., 2003. С. 374).

29  См., например: Кревельд М. ван. Указ. соч. С. 510–512.

37

В. Иванов. Теория государства

территориальных пределах. Даже самые централизованные и «тотальные» государства допускали и даже культивировали, пусть и вынужденно, пусть и в минимальных пределах, пусть и формально, территориальное, корпоративное и т.п. самоуправление. Суверенитет — это не монополия на власть, не монополия на принуждение, это статус главной и высшей земной инстанции в соответствующих территориальных пределах, инстанции, принимающей конечные и последние решения30.

Кстати, раз об этом зашла речь, любое самоуправление надлежит понимать не в смысле права соответствующих коллективов самостоятельно решать свои вопросы, а как право неких лидеров выступать властной инстанцией для этих коллективов, добиваясь признания и согласия с их стороны либо обходясь без него, и ограниченно самостоятельно, то есть автономно от государства, государственной власти применять в их отношении власть.

§ 4

Проблема, однако, в том, что и с государственным суверенитетом не все так просто и однозначно.

Во-первых, как сказано, любое государство обязательно устанавливает правопорядок, регламентирующий, в том числе, осуществление государственной власти. Правопорядок, которым оно всячески ограничивает себя как суверена, ограничивает свое право на конечные и последние решения31.

30  Шмитт так кратко изложил концепцию Бодена: «подлинный суверен не знает над собой никого кроме Бога» (Шмитт К. Диктатура. От истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. М., 2005. С. 45).

31  В «шмиттовской» чрезвычайной ситуации правитель или правители объективно обязаны выйти за рамки действующего правопорядка ради сохранения государства. «Законничество» (следование нормам, уже неэффективным и объ-

38

I. Государство и его суверенитет

Во-вторых, неизбежное вступление в международное (межгосударственное) общение — заключение договоров, участие в деятельности международных организаций и т.п. — автоматически влечет ограничение суверенитета обязательствами перед другими суверенами, которые тоже ограничивают свои суверенитеты, то есть влечет «десуверенизацию». Государства создали межгосударственный правопорядок, способный развиваться и давно развивающийся в надгосударственный, частично делегировали на межгосударственный или надгосударственный уровень принятие конечных и последних решений32. Это стало

ективно неприменимым) будет не просто неуместным, но безнравственным и прямо преступным.

32  Неомарксисты Антонио Негри и Майкл Хардт, впечатлившись масштабом и результатами глобализации, выдвинули концепцию «Empire» («Империи»). Они описывают ее как «децентрированный и детерриториализованный, то есть лишенный центра и привязки к определенной территории (курсив Негри и Хардта. — В. И.), аппарат управления, который постепенно включает все глобальное пространство в свои открытые и расширяющиеся границы». «Аппарат управления» образуют ряд «национальных и наднациональных органов», то есть властные аппараты ведущих держав, в первую очередь западных (но не только западных!), международных организаций (Всемирная торговая организация и пр.) и, конечно, транснациональные корпорации, они объединены «единой логикой управления» и выступают носителями «глобальной формы суверенитета» (курсив мой. — В. И.). «Империя становится политическим субъектом, эффективно регулирующим эти глобальные обмены, суверенной властью, которая правит миром. […] Различные национальные цвета на карте мира времен традиционного империализма размываются и сливаются в радугу глобальной империи» (Хардт М., Негри А. Империя. М., 2004. С. 11–12).

Проблема «Империи», на мой взгляд, в том, что она, если угодно, «недостаточно субъектна». Коллективный носитель власти, властитель должен быть более-менее консолидирован, а здесь же предлагается поверить в довольно рыхлого, распыленного «суверена». Да, глобализация создала глобальную элиту, которая вполне объединена представлениями о неко-

39

В. Иванов. Теория государства

очевидным в последние полтора столетия, когда сфера межгосударственного, а затем глобального регулирования неуклонно расширялась.

Вообще чем больше права, тем меньше суверенитета.

Но кроме права (которое в конце концов исходит от самого государства и может быть им пересмотрено и пр.) государство так или иначе ограничено моральными и нравственными нормами, культурными традициями, политическими обычаями, наконец всей политической, социальной и экономической реальностью, заставляющей принимать одни конкретные решения и непременно воздерживаться от других.

Тогда придется еще раз повторить: если суверен ограничен кемили чем-либо, кроме Бога, божественных установлений, то он a priori перестает быть сувере-

Окончание сн. 32

ей «единой логике управления». Да, государства «десуверенизуются», точнее продолжают «десуверенизовываться». Однако они все же остаются и в обозримой перспективе останутся основными политическими акторами, что бы ни утверждали их либеральные и левые «могильщики». Не стоило бы преувеличивать степень готовности и способности межгосударственных объединений создавать эффективные механизмы глобального управления. Накопленный опыт достаточно противоречив и это, пожалуй, довольно комплиментарная оценка. А те же транснациональные корпорации, несмотря на реальные и приписываемые амбиции, нуждаются в государствах, сообща формирующих глобальные, но неоднородные рынки (труда, капитала). Или, если угодно, задающих эту «неоднородность». Корпорации существуют (и зарабатывают свои прибыли) главным образом за ее счет. Они, несомненно, системно влияют на политику правительств, но не способны, да и по большому счету не стремятся их подменять.

С другой стороны, в мире достаточно сил, заинтересованных в успехе «глобально-имперского» проекта — вполне «угаданном» Хардтом и Негри, — сил, много делающих и уже сделавших для его воплощения. И из идейных соображений, и из сугубо корыстных. Новую Вавилонскую башню они никогда не построят, но нельзя игнорировать сам факт строительства. Кризис, начавшийся в 2008 г., безусловно, заставил их внести коррективы в свои планы. Но только коррективы…

40

I. Государство и его суверенитет

ном. Самоограничение — тоже ограничение, оно тоже отменяет суверенитет.

Выдающийся критик понятия суверенитета католический мыслитель Жак Маритен писал о трех его значениях33:

1)государство обладает абсолютной независимостью по отношению к другим государствам, никакой «международный закон» не может быть воспринят непротиворечивым образом; и «эта абсолютная независимость неотчуждаема (неотвергаема) (выделено здесь и далее Маритеном. — В. И.)»;

2)государство принимает не подлежащие обжалованию решения, обладая «абсолютно высшей (земной. — В. И.) властью» («И эта абсолютная власть суверенного государства […] над народом тем более неоспорима, что государство принимают за […] персонификацию самого народа»);

3)государство реализует власть неподотчетно. Можно поспорить с маритеновскими определения-

ми. Но зачем? Он лишь последовательно «до конца» раскрыл и развил классические определения. Жан Боден, например, писал, что «la souverainete n'est limitee, ny en puissance, ny en charge, ny a certain temps» («суверенитет не ограничен ни во власти, ни в обязанностях, ни определенным временем»)34. «Comme la nature donne à chaque homme un pouvoir absolu sur tous ses membres, le pacte social donne au Corps politique un pouvoir absolu sur tous les siens, et c'est ce même pouvoir qui, dirigé par la volonté générale, porte […] le nom de souveraineté» («Подобно тому, как природа наделяет каждого человека неограниченной властью над всеми членами его тела, общественный договор дает Политическому организму неограниченную власть над всеми его членами, и вот эта власть, направляемая общею волей, носит […] имя суверенитета»), — это уже слова

33  Маритен Ж. Человек и государство. М., 2000. С. 54–55. 34  Bodin J. Op. cit. L. I. Ch. VIII. P. 124.

41

В. Иванов. Теория государства

Жан-Жака Руссо35. И так далее. Можно сказать, что Маритен «додумал» за классиков, ведь, например, Боден смягчал свои радикальные базовые тезисы различными оговорками, призванными упредить интерпретацию его концепции как апологии деспотизма36. Но «додумать» в данном случае означает «выделить суть». Любые попытки «ограничивать», смягчать, «урезать» понятие суверенитета, выявлять его «относительность» неизбежно заводят всякую дискуссию о нем в тупик. В таком случае понятие просто обессмысливается. Суверенитет же тотален, обязан быть тотальным, если его «фрагментировать», он «перестанет быть».

Шмитт был прав, подчеркивая децизионистскую сущность суверенитета. Однако он сужал теоретическое право суверена действовать свободно от установленных прежде ограничений до права принимать соответствующее решение в исключительной ситуации. Да, понятно, что в исключительной ситуации государство может и обязано проявлять себя сувереном, игнорировать собственный и межгосударственный правопорядок, понятно, что благодаря исключительной ситуации раскрывается та самая децизионистская сущность. Но в «обычном» своем состоянии» государство все равно пребывает несуверенным. А «спящий» до исключительной ситуации суверенитет оказывается в общем-то «относительным» суверенитетом, «не вполне суверенитетом», а значит «не-суверенитетом». Тотальность же суверенитета выражается, призвана выражаться, в том числе в его регулярности.

Приведу достаточно радикальную аналогию. Раб в исключительной ситуации способен и даже обязан освободиться и действовать как полностью свободный человек. И исключительность ситуации в данном

35  Rousseau J.-J. Op. cit. L. II. Ch. IV. P. 63.

36  См. подробнее: Хеншел Н. Миф абсолютизма. Перемены в преемственности развития западноевропейской монархии раннего Нового времени. М., 2003. С. 145–148.

42

I. Государство и его суверенитет

случае помогает понять и объяснить сущность свободы. Но «освободительный» потенциал не делает раба свободным. Не случись исключительная ситуация, он проживет жизнь и умрет рабом.

С другой стороны, «абсолютный» суверенитет Бодена, Руссо и пр., подлинный суверенитет есть абсолютный фантазм. Ни одно государство никогда не обладало таким суверенитетом, то есть не обладало суверенитетом. Даже, например, такое «абсолютное» государство, как империя Цинь Шихуан-ди (259– 210 гг. до н.э.)37. Открыто заявляя с позапрошлого века о своем суверенитете, государства одновременно ставят себя в правовые рамки (конституционные, законодательные, договорные и пр.). А ведь есть еще моральные рамки, культурные, обычные, есть жизненная реальность, тоже задающая рамки. И очень жесткие.

По этой причине в действительности вместо суверенитета государства могли добиться, добивались и добиваются лишь автономии, то есть — в данном случае — ограниченного, относительного верховенства, независимости и самостоятельности. То, что им угодно называть эту автономию «суверенитетом», не освобождает теорию от обязанности вносить ясность38.

37  Циньский Китай, организованный на основе доктрины легизма, был не только «абсолютным», но и «предельно правовым» государством.

38  Один из ведущих советских юристов-государствоведов сталинского призыва Иосиф Левин высказался, по-моему, довольно откровенно: «[…] абсолютного суверенитета никогда не было и не могло быть. Это — категория метафизического порядка или плод воображения. Границы суверенитета (выделено мной. — В. И.) существовали всегда; они определялись экономическими условиями, развитием международного общения государств и моральнополитическими требованиями исторической эпохи. Эти границы менялись вместе с изменением всех этих факторов» (Левин И.Д. Суверенитет. М., 2003. С. 15).

43