книги / Экономическая социология переходной России. Люди и реформы

окружала. Серьезный социологический анализ экономиче­ ской культуры дореволюционной России — дело будущего.

Далее рассмотрю второе социальное наследие нынешней России, связанное с ее экономическим развитием, — насле­ дие советского социализма.

Говоря об этом наследии, я имею в виду те аспекты со­ циальной жизни, которые связаны с экономикой, создают ее “социальный контекст'’. Это экономическая политика коммунистического руководства, созданная на ее основе экономическая система, механизм управления трудом мил­ лионов людей, реакции работников на все это, их собствен­ ные черты.

По социально-экономическим проблемам советской эко­ номики написано очень много. Большая литература посвя­ щена хозяйственному механизму [30; 31], системе стимули­ рования труда, экономическим потребностям работников, их отношению к труду, к предприятию и др. [32; 33]. Все это и образует социальное наследие социализма в экономи­ ке. Поэтому здесь я напомню лишь его основные черты.

Первая черта — ярко выраженный административно-ко­ мандный характер. Это естественно следовало из природы революции, целью которой было установление в стране ди­ ктатуры пролетариата, не случайно названной “железной рукой”, а также из обстановки гражданской войны. Убеж­ дать было некогда, надо было действовать. Жесткость фор­ мирующейся власти усиливалась военной обстановкой в стране, разрухой, голодом. Все это вырабатывало военно­ подобный стиль управления не только армейскими подраз­ делениями, но и гражданским населением, его трудом. Вот образец этого стиля: “Объявить всех владельцев хлеба, име­ ющих излишки и не вывозящих их на ссыпные пункты...

врагами народа, предавать революционному суду и подвер­ гать впредь заключению в тюрьме не ниже 10 лет, конфи­ скации всего имущества и изгнанию навсегда из общины...” [34]. Не случайно в массовый лексикон с первых же дней революции вошли такие слова, как “продразверстка”, “трудармия”, “трудповинность”, “трудовая мобилизация”, “по­ головный охват”, “беспрекословное выполнение”, “политсуд”, “контра”, “красный бандитизм”, “чистка”, “лишенцы”, “агиткампания”, “борьба с мелкобуржуазностью”, “ликви­ дация политнеграмотности”, “перегиб”, “установка”, “удар­ ная вахта”, “директивы”, “партизанщина”, “ячейка”, и мно­ гие другие, отражавшие обстановку того времени.

Административно-командный стиль управления, особен­ но на первых порах, полностью исключал экономические методы. Это было естественным следствием трактовки со­

циализма и коммунизма как тотального обобществления, которое практически отождествлялось с огосударствлени­ ем. Модель социализма, лежавшая в основе практической политики, вела к элиминированию других укладов, кроме государственного. Курс брался на ликвидацию не только частнокапиталистического, но и мелкотоварного уклада. Его опасность Ленин видел в том, что он “рождает капита­ лизм”. Как будет показано далее, этот курс проводился в

СССР вплоть до 90-х годов.

Таким образом, вторая черта социально-экономического наследия социализма в экономике — его антирыночность. Это автоматически решало судьбу товарно-денежных отно­ шений. Социализм понимался как общество с государствен­ ными предприятиями, управление которыми осуществляет­ ся на административных началах из единого центра: с урав­ нительным распределением, всеобщей трудовой повинно­ стью, уничтожением классов (сначала эксплуататорских), подавлением частной предпринимательской инициативы как проявления капитализма.

Такое понимание диктовалось не только “духом” марк­ сизма, но и высказываниями руководителей партии. Так, в “Государстве и революции” В.И. Ленин писал, что в усло­ виях социализма «все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного... “синдиката”... Учет и кон­ троль за мерой труда и потребления, превратившись в про­ стейшее дело (для которого достаточно “знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных распи­ сок”), станет всеобщим и привычньш. Овладев несложным искусством управления производством, самостоятельным осуществлением учета и контроля, превратив соблюдение “несложных правил всякого человеческого общежития” в привычку, пролетариат сможет обеспечить переход от пер­ вой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем — к полному отмиранию государства» [35]. Как видим, товарно-денежные рычаги в исходной модели социализма отсутствовали.

На “бестоварное” толкование социализма работало так­ же овладевшее умами вождей и масс Представление о сро­ ках его достижения. Коммунизм предполагалось ввести “с сегодня на завтра”. Более того» “революционный марш” первых лет революции, “красногвардейская атака на капи­ тал” — все это миллионы людей идентифицировали с ком­ мунизмом, воспринимали как естественный процесс его развития, который-де вот-вот долясеН закончиться и поро­ дить новый мир, ассоциировавшийся с раем на земле [36]. Подобное представление о коммунизме создавало у людей

ощущение причастности к чему-то “большому и светлому”, казалось “шагом Истории”. Это ощущение охватывало все больше людей, входило в их сознание и подсознание, “ов­ ладевало массами”, подогревалось интенсивной работой агитаторов, выступлениями лидеров революции. Оно пита­ лось теми интерпретациями марксистской концепции ком­ мунизма (в духе утопизма), которыми была наводнена пос­ лереволюционная общественно-политическая литература. В частности, в 1919—1920 гг. широко бытовало представление о скором установлении “международного советского пра­ вительства” с концентрацией власти в руках “трудового на­ рода” [36].

Из сказанного видно, что те ценности и социальные нор­ мы, которые лежали в основе владевшей умами модели эко­ номики и общества, были весьма далеки от рыночных. Во­ прос об использовании достижений капитализма в сфере хозяйствования снимался сам собой (хотя при жизни Лени­ на прецеденты и были). “Традиции капитализма” упомина­ лись лишь в контексте разоблачительной терминологии: “тунеядцы”, “баричи”, “мошенники”, “господа интеллиген­ ты, сохранившие капиталистические замашки” и т.д.

Однако социальное наследие социализма в экономике не сводится к административно-командному стилю управления и антирыночности. По мере развития этих черт в экономи­ ке СССР возникали новые черты, в которых воплощались идейные и политические установки коммунистического ру­ ководства. Такими чертами были всесилие партийного и со­ ветского аппарата, первенство идеологических и политиче­ ских критериев над экономическими, кампанейский стиль решения хозяйственных вопросов, игнорирование жизнен­ ных потребностей трудящихся во имя великих идеологиче­ ских целей, игнорирование мнения специалистов и др.

Поскольку культуры политического управления огром­ ными массами трудящихся, пробудившимися к активной со­ циальной жизни, советский аппарат, естественно, не имел, “управляться” с массами он мог лишь с помощью языка ко­ манд. Поэтому естественно, что именно этот язык и ока­ зался главным. На нем воспитывались и первые, и последу­ ющие поколения советских партийных руководителей. Хо­ рошему усвоению языка науки управлять по-“военно-ком­ мунистически” способствовало то, что руководители — как партийно-советские, так и хозяйственные — в большинстве случаев были “выдвиженцами”, происходили из рабочих или крестьянской бедноты, были молодыми. Получая “пу­ тевку в жизнь” от партии и советского государства, не имея теоретической подготовки для самостоятельного анализа

устройства системы управления страной и экономикой, они усваивали те методы, которые облегчали им решение не­ простых хозяйственных задач страны. А такими методами в тех условиях могли быть (и реально были) только адми­ нистративно-командные.

Таким образом, главным в социальном наследии, полу­ ченном экономикой России 90-х годов от экономики соци­ ализма, была особая экономическая и управленческая куль­ тура, основанная на подчинении силе, следовании прика­ зам, страхе лишения тех или иных благ, административных или других наказаний. Эту культуру сформировали трудо­ вые армии, трудмобилизации для выполнения различных производственных кампаний, принудительный труд. Все это не только уничтожало в людях черты собственников, хозя­ ев, распорядителей, но, более того, постепенно вытравли­ вало из них и честное отношение к труду, и черты трудо­ вой морали. Действительно, трудармии и трудмобилизации, не говоря уже об экспроприации чужой собственности, плохо совместимы с принципами морали. Человек приучал­ ся к двум вещам: во-первых, к тому, что “начальству вид­ нее”, во-вторых, к тому, что он — “винтик”, исполнитель, от которого ничего не зависит и зависеть не может. На по­ следующих этапах строительства социализма это пускало все более глубокие корни, превращалось в привычку, вхо­ дило в “плоть и кровь”. В результате сформировалась осо­ бая экономическая культура — культура окрика и приказа, культура работника-“винтика” и всесильного начальника, культура пассивных “низов” и могущественных “верхов”. Эта культура включала соответствующие рычаги управле­ ния работниками.

Однако это лишь одна сторона социального наследия социализма в экономике России. Его другая сторона каса­ ется трудовых традиций. Несмотря на командный характер управления работниками, руководству КПСС удалось сформировать отнюдь не плохие, а, напротив, исторически весьма значимые, морально оправданные традиции отноше­ ния к общественному труду. Они включали коллективист­ скую трудовую мораль, умение подчинять личное общест­ венному, готовность работать на нужды государства даже в ущерб собственной выгоде.

Таким образом, социальное наследие социализма в рос­ сийской экономике отнюдь не однозначно негативно. Дефе­ кты Госплана и Госснаба не должны заслонить воспитан­ ные в годы пятилеток трудовые традиции, которые разде­ лялись миллионами жителей бывшего СССР и формирова­ ли трудовую мораль многих поколений.

Итак, нынешняя Россия унаследовала две традиции — дореволюционную и советскую. В постсоветской России оба эти наследия переплелись: одни категории населения следуют старым российским традициям, другие сохраняют верность советским традициям. Переход России к рынку создал условия, при которых смогли ожить многие дорево­ люционные традиции в экономике. Возник огромный инте­ рес к российскому прошлому — к деятельности земств, к купечеству, к выдающимся фабрикантам, меценатам и др.

Нынешнее переплетение двух социальных наследий сви­ детельствует о трагичности культурной истории России: в XX в., за последние 80 лет, она пережила два идейных сло­ ма, когда устоявшиеся духовные ценности насильственно, сверху взрывались и людям приходилось ускоренно пере­ страивать свои ценности в угоду новой власти. Поскольку эти события и сегодня продолжают влиять на ситуацию в России, необходимо рассмотреть их более детально.

§ 12. Два политических слома в российском обществе — слом капитализма в 1917 г. и социализма в 1991 г.

Одна из особенностей ситуации в постсоветской России со­ стоит в отчуждении людей от общества и государства: па­ дении интереса к политике, огромном недоверии к властям, разочаровании в реформах. Например, в репрезентативном опросе 1996 г. выявилось, что около 60% опрошенных счи­ тают, что если взвесить все “за” и “против”, то они стали жить хуже, чем жили до 1985 г. Доля предпочитающих со­ ветскую систему в 2 раза больше, чем сторонников нынеш­ ней. По мнению более чем 80% опрошенных, экономиче­ ское положение России плохое и в ближайшие годы будет ухудшаться. На вопрос “Одобряете ли вы, как Борис Ель­ цин справляется с обязанностями президента?” положи­ тельный ответ дали только 18% [37].

Однако все это — лишь симптомы более глубокой сущ­ ности: ценностного вакуума, который к настоящему времени сложился в российском обществе. Строгого определения ценностного вакуума не существует, но смысл этого фено­ мена самоочевиден: отсутствие четких приоритетов, пред­ почтений, которые стимулировали бы ту или иную деятель­ ность людей, своего рода социальная амбивалентность. Под нею понимают “двойственность переживаний, когда один и тот же объект вызывает у человека одновременно противо­ положные чувства, например удовольствия и неудовольст­ вия, любви и ненависти” [38]. Применительно к обществу

ценностный вакуум — это ситуация, когда людям безразлич­ но, при каком политическом строе жить, за какую партию голосовать, какую власть иметь и др. Действительно, по со­ стоянию на конец 1996 г., грань между “демократами” и “коммунистами” в стране практически стерлась, перестала быть значимой. Это показали выборы губернаторов в рос­ сийских регионах. Многие наблюдатели сейчас сходятся на том, что исход избирательных кампаний в провинции никак не зависит от “окраски” кандидатов. Это значит, что обще­ ство потеряло чувствительность к идеологическим различи­ ям разных политиков. В свою очередь, это показатель утра­ ты чувствительности к разным идеологиям — демократиче­ ской, коммунистической, националистической.

Что стоит за этим? Утрата доверия ко всем и всяким по­ литическим направлениям, а значит, отчуждение от тех ценностей, на которых эти идеологии базируются, — цен­ ностей политических, правовых, нравственных? Или за этим стоит формирование нового массового сознания? То­ гда — какого?

Этот феномен у разных слоев общества проявляется поразному.

У высших чиновников государства ценностный вакуум проявляется, во-первых, в прагматическом, конъюнктурном характере управления страной, когда решаются текущие тех­ нико-экономические вопросы, но отсутствуют какие-либо це­ левые ориентиры и перспективные программы, касающиеся страны в целом. Во-вторых, в отсутствии четких и понятных всем приоритетов, которые предъявлены обществу и прово­ дятся в жизнь. Отсутствие целевых ориентиров, перспектив­ ных программ и приоритетов благоприятствует тому, что власть работает не на интересы большинства населения стра­ ны, а на конъюнктурные интересы борющихся политических группировок. Показателями этого становятся закрытость по­ литики, ее противоречивость и непоследовательность, невер­ ные хозяйственные решения, беспринципность и безответст­ венность высших чиновников, их коррумпированность.

Что касается ценностного вакуума у “низов”, то он про­ является в социальном пессимизме, разочаровании в воз­ можности улучшения жизни, отчуждении от проводимых преобразований, от общественной жизни вообще.

Конечно, ценностный вакуум не абсолютен. Значимость некоторых ценностей не ослабляется, а, напротив, усили1щется. К примеру, сейчас в России наблюдается “потребитель­ ский бум” — резко выросла ценность потребления, потреби­ тельских товаров. Этому способствуют и экспансия торговли, и натиск торговой рекламы, и потребительский азарт в обще­

стве. Но все это происходит на фоне если не полной утраты, то резкого ослабления интереса к тому, что касается “судь­ боносных проблем” — приоритетов страны, целей ее разви­ тия, ее экономического и политического положения и т.п. Равнодушие к таким проблемам — это проявление деполити­ зации, которая, в свою очередь, вызвана сильнейшим падени­ ем авторитета власти и политиков вообще. Все это снимает правовые и нравственные барьеры, “развязывает” групповой и личностный эгоизм, создает атмосферу вседозволенности. Такова симптоматика ценностного вакуума.

Но откуда он взялся? Ведь при всей спорности социали­ стических ценностей в СССР ценностный вакуум не ощу­ щался [39].

Следует говорить о двух группах факторов, которые привели современное российское общество к ценностному вакууму. Первая группа — конкретные условия сегодняш­ ней жизни, в частности известные экономические трудно­ сти, породившие неудовлетворенность жизнью, пессимизм, утрату перспектив.

Вторая группа факторов — долгосрочные. Нынешний ценностный вакуум — это накопленный результат двух ис­ торических сломов социального сознания, которые Россия пережила на протяжении XX в., в периоды двух переход­ ных эпох:

1)при переходе от дореволюционной, капиталистиче­ ской России к советской и

2)при переходе от советской России к нынешней, оли­ гархически-криминальной.

Первый слом длился около 20 лет: с момента революции 1917 г. и до конца коллективизации. Его суть — “сбрасыва­ ние” ценностей, характерных для дореволюционной России (отчасти — национальных, отчасти — общечеловеческих), и интериоризация новых, советских, составлявших основу социалистической идеологии.

Второй слом начался с конца 80-х годов, когда в экономи­ ке СССР развивался теневой рынок и когда Горбачев “запу­ стил” гласность, а также дал простор развитию первых ры­ ночных структур [40]. Этот слом продолжается и сегодня, во второй половине 90-х годов. Он проявляется в том, что лю­ ди, сформировавшиеся в духе советского социализма, “сбра­ сывают^ его идеологию, вытесняют ее из своего сознания, принимая идеологию иной, капиталистической системы.

Конечно, эти процессы происходят не в результате ра­ циональных решений, а в огромной мере иррационально, в процессе адаптации к новым условиям повседневной жиз­

ни. Происходят под влиянием новых “макрореалий”: глас­ ности, деидеологизации общественной жизни, либерализа­ ции экономики, развития частного бизнеса, свободного въезда и выезда из страны и др. Но очевидно одно: так же как советский этап российской истории сломал ценности цивилизации капитализма, так и постсоветский этап этой истории ломает ценности цивилизации социализма.

Важно отметить: второй слом не был менее болезнен­ ным, чем первый, так как к его началу ценности советско­ го этапа российской истории уже вошли в культуру.

Правда, второй слом был подготовлен важнейшим истори­ ческим событием середины 50-х годов: в 1956 г. на XX съез­ де КПСС Хрущевым был зачитан доклад с разоблачением культа личности Сталина. Тогда советские люди, которые к тому времени уже в огромной мере срослись с социалистиче­ ской идеологией и ее ценностями, испытали сильнейший идейный шок. Этот шок в немалой мере “запустил” тот идей­ ный распад советской системы, который особенно ярко про­ явился в эпоху брежневского “застоя”. Но при всем этом к началу рыночной реформы 90-х годов социалистические цен­ ности в массовом сознании были еще достаточно сильны. Именно этим объясняется то неприятие рыночных реалий, которое проявилось на начальном этапе реформы, — непри­ ятие глубокой социальной дифференциации, снижения уров­ ня жизни, безработицы, банкротств и др. [41].

Таким образом, общая траектория, которую “прочерти­ ло” российское общество в XX в., такова: от дореволюци­ онного капитализма к советскому социализму, а от него — к постсоветскому “антисоциализму”.

Эта траектория являет собой последовательную дискре­ дитацию ценностей, глубоко усвоенных обществом в соот­ ветствующие периоды истории, — сначала ценностей циви­ лизации капитализма, а потом ценностей цивилизации со­ циализма. Происходили дискредитация и отбрасывание тех и других. Следствием этой эволюции и является нынешняя аллергия на какую-либо идеологию, на какие-либо духов­ ные реалии, выходящие за рамки повседневных забот и по­ требностей.

Однако второй слом ментальности, произошедший в эпоху Ельцина, не реконструировал старых дореволюцион­ ных ценностей. Слом социалистического сознания не был возвратом к традиционному для дореволюционной России. Процесс пошел иначе. С одной стороны, экономическая свобода резко усилила те теневые процессы, которые хотя и были в СССР, но жестко контролировались. В условиях либерализации экономики эти процессы приобрели массо­

вый и криминальный характер. Более того, криминальные группы стали набирать силу в обществе, влияя на все про­ исходящее в нем, включая и управление страной. В свою очередь, криминализация девальвировала не только совет­ ские ценности, но и традиционные рыночные, которые “ра­ ботают” при цивилизованной рыночной экономике. Все это

ипривело к образованию ценностного вакуума в стране. Этот феномен можно интерпретировать как естествен­

ную защитную реакцию общества на распад того уклада жизни и той духовной атмосферы, которые существовали в предыдущие 3/4 века. Эта реакция выражается в дисфунк­ ции общественного сознания, когда оно все больше “рабо­ тает” не на социальную интеграцию и развитие, а, напро­ тив, на социальную дезорганизацию. Об этом свидетельст­ вует, например, тот факт, что не только общественность, но и правосудие сегодня неспособны использовать свой арсе­ нал кодифицированных норм для пресечения преступности.

Весьма примечательно, что при всей жесткости идеоло­ гии КПСС, базировавшейся на силе политического аппара­ та власти, этот аппарат пытался подкреплять предметные ценности моральными. Действительно, наряду с такими ценностями, как победа в строительстве социализма, един­ ство партии и народа, коммунистическое отношение к тру­ ду, коллективизм, дружба народов, внедрялись и понятия о чести, совести, товарищеской взаимопомощи и пр. При всей наивности внедрения такого рода норм “сверху” сам акцент на моральной стороне личности играл свою роль. Декларирование такого рода “норм-целей” поддерживало некоторые “нормы-рамки”, которые если и не регулирова­ ли поведение, то, по крайней мере, заставляли людей учи­ тывать их. К тому же идейные принципы эпохи социализ­ ма держались на государственных и партийных запретах. Люди боялись партвзысканий, выговоров, потери работы. “Моральный кодекс” советского человека подкреплялся ад­ министративными регуляторами.

С распадом СССР и приостановкой деятельности КПСС вся эта система распалась и сфера морали оказалась как бы пустой. Моральные критерии перестали учитываться. Толч­ ком ко всему этому послужила экономика.

Из написанного видно, что духовная история России, пред­ шествовавшая распаду СССР, была весьма сложной. За 80 лет обществу пришлось совершить переход от развивавше­

гося капитализма к коммунистической диктатуре, от нее — к “развитому социализму”, далее — к слому социализма и ускоренному насаждению рыночных отношений, к капита­ лизации экономики и общества.

Однако для объяснения того, какой оказалась россий­ ская экономика после распада СССР, надо вернуться назад и охарактеризовать того советского человека, с которым Россия совершала перестройку и рыночную реформу.

ГЛАВА IV

Какие работники были в СССР?

Цель данной главы — охарактеризовать “социальный порт­ рет” трудящихся СССР и те факторы, которые стимулиро­ вали их трудовую деятельность. Ведь весьма актуально зву­ чит вопрос: как удалось КПСС менее чем за 70 лет создать столь гигантскую по масштабам и столь мощную по насы­ щенности средствами производства экономику, какой была советская? И почему она все же разрушилась? Разгадка всего этого — в “социальном типе” советских работников, трудящихся СССР.

Однако зачем сегодня, во второй половине 90-х годов, изучать советское общество, многие тайны которого уже раскрыты?

Во-первых, до конца мы его не знали и не знаем. Во-вто­ рых, эпоха перехода к рынку сопровождается переоценкой многих черт советского социализма. Пожив при “демокра­ тии и рынке”, люди по-иному оценивают то, что было в

СССР: систему управления советской экономикой, харак­ тер общественных отношений, условия своей жизни. Скор­ ректированные оценки советского социализма могут по­ мочь в выборе направления дальнейшего развития страны.

§ 13. Дисциплинарные и репрессивные рычаги

Административно-командная экономика с ее силовыми ре­ шениями хозяйственных проблем, высокой ценностью ис­ полнительства и беспрекословного подчинения распоряже­ ниям “сверху”, низкой ценностью несанкционированных инициатив, боязнью хозяйственной самостоятельности ни­ зовых звеньев и пр. сформировалась в 30-е годы в резуль­ тате слома рыночных институтов нэпа, проведения индуст­ риализации и коллективизации. Как безрыночный социаль­ но-экономический уклад, поддерживаемый институтами