Castells М. Власть коммуникации

Власть в сетевом обществе

2000a; 2000c; 2004c]. Уильям Митчелл [Mitchell, 2003] создал концепцию исторической трансформации логики информации и коммуникационной технологии в процессе расширения и наращивания возможностей человеческого тела и человеческого сознания: процесс, который в начале XXI в. характеризуется взрывным развитием портативных мобильных устройств, обеспечивающих вездесущую беспроводную коммуникацию и возможность бесперебойной обработки данных. Это побуждает социальные единства (индивидов или организации) взаимодействовать везде и всегда, хотя и полагаясь на поддерживающую инфраструктуру, которая управляет материальными ресурсами в распределяющей информационную власть энергетической системе [Castells et al., 2006b]. С приходом нанотехнологий и конвергенции микроэлектроники и биологических процессов и материалов границы между человеческой жизнью и жизнью машин размываются, поскольку сети расширяют возможности их взаимодействия из нашего внутреннего Я на всю сферу человеческой деятельности, выходя за границы времени и пространства. Ни Митчелл, ни я не предались написанию сценариев научно-фантастических фильмов в качестве замены анализа техносоциального процесса трансформации. Но именно для целей анализа существенно подчеркивание роли технологии в процессе социальной трансформации, особенно когда мы рассматриваем центральную технологию нашего времени — коммуникационную технологию, — которая относится к сердцевине существования человеческого вида: осознанной, осмысленной коммуникации [Capra, 1996; 2002; Damasio, 2003]. Вот почему сетевое общество смогло полностью развернуться именно благодаря доступной электронной информации и коммуникационным технологиям, выйдя за исторические ограничения сетей как формы социальной организации и интеракции.

Глобальное сетевое общество2

Сетевое общество — это общество, социальная структура которого выстраивается вокруг сетей, активируемых с помощью переведенной в цифровую форму информации и основанных на микроэлектронике коммуникационных технологий. Я понимаю социальные структуры как организационные упорядоченности людей в сферах производства, потребления, воспроизводства, опыта и власти, выраженных в осмысленной, закодированной культурой коммуникации.

2 Этот раздел — уточненный и дополненный анализ, представленный в моей книге «Восход сетевого общества» [2000с]. Я беру на себя смелость отослать читателя к этой книге для дальнейшего уточнения и эмпирического обоснования представленных здесь теоретических выводов. Дополнительные вспомогательные материалы можно найти в некоторых из моих недавних работ [Castells, 2000b; 2001; 2004b; 2005a; 2005b; 2008a; 2008b; Castells, Himanen, 2002; Castells et al., 2006b; 2007].

41

Глава 1

Цифровые сети глобальны, поскольку они, как предписано в их программах, обладают способностью самостоятельной перенастройки, выходя тем самым за территориальные и институциональные границы через телекоммуникационные компьютерные сети. Таким образом, социальная структура, инфраструктура которой основывается на цифровых сетях, обладает потенциальной возможностью стать глобальной. Однако сетевая технология и сетевая организация являются только средствами для реализации тенденций, существующих в социальной структуре. Наблюдаемый процесс глобализации берет свое начало в экономических, политических и культурных факторах, что подтверждено научным анализом этого феномена [Beck, 2000; Held, McGrew, 2000; 2007; Stiglitz, 2002]. Но, как показано в некоторых работах, силы, движущие глобализацию, могут быть приведены в действие только потому, что в их распоряжении есть возможность глобального осетевления, предоставляемая цифровыми коммуникационными технологиями и информационными системами, включая компьютеризированные, быстрые, большой протяженности передающие сети [Kiyoshi et al., 2006; Grewal, 2008]. Это фактически и есть то, что отличает современный процесс глобализации — размер, скорость и сложность — от предшествующих форм глобализации в ранние периоды истории.

Таким образом, сетевое общество — это глобальное общество. Однако это не означает, что люди везде включены в эти сети. На текущий момент большинство жителей планеты — вне их [Hammond et al., 2007]. Но каждого затрагивают процессы, происходящие в глобальных сетях, которые конституируют социальную структуру. Основная деятельность, которая формирует и контролирует человеческую жизнь в каждом уголке нашей планеты, организована на основе глобальных сетей: финансовые рынки; транснациональное производство, управление и распространение товаров и услуг; высококвалифицированный труд; наука и технологии, включая высшее образование; массмедиа; сеть Интернет с интерактивной, многоцелевой коммуникацией; культура; искусство; окружающая среда; спорт; международные институты, управляющие глобальной экономикой и межгосударственными отношениями; религия; криминальная теневая экономика; транснациональные общественные организации и социальные движения, которые отстаивают права и ценности нового, глобального гражданского общества [Held et al., 1999; Volkmer, 1999; Castells, 2000a; Jacquet et al., 2002; Stiglitz, 2002; Kaldor, 2003; Grewal, 2008; Juris, 2008]. Глобализацию предпочтительнее понимать как осетевление (объединение в общую сеть) этих решающих в социальном смысле глобальных сетей. Следовательно, исключение из этих сетей, часто в кумулятивном процессе исключения, равносильно структурной маргинализации в глобальном сетевом обществе [Held, Kaya, 2006].

Сетевое общество избирательно распространяется по планете, функционируя в уже существующих сайтах, культурах, организациях и ин-

42

Власть в сетевом обществе

ститутах, которые все еще формируют большинство материальной среды жизнедеятельности людей. Социальная структура является глобальной, но большая часть человеческого опыта локальна как в территориальном, так и в культурном смысле [Borja, Castells, 1997; Norris, 2000]. Специфические общества, определяемые наличными границами национальных государств или культурными границами исторических идентичностей их граждан, глубоко фрагментированы двойственной логикой включения и исключения из глобальных сетей, которые структурируют производство, потребление, коммуникацию и власть. Я выдвигаю гипотезу, что разделение общества на включенных и исключенных является чем-то большим, чем просто выражением отставания по времени, временным лагом, необходимым для постепенного внедрения предыдущих социальных форм в новую доминантную логическую схему. Фактически таково структурное свойство глобального сетевого общества. Это связано с тем, что возможность перенастраивания, вписанная в процесс создания сети, позволяет программам управлять каждой сетью в поиске ценных дополнений везде и их последующим включением, в то же время обходя и исключая те территории, виды деятельности и людей, которые представляют незначительную ценность или даже вовсе не обладают ею для выполнения тех задач, что предназначены для данной сети. На деле, как заметил Джефф Малган, «сети созданы не только для обмена данными, но также для создания позиции, выхода за рамки коммуникации как таковой» [Mulgan, 1991, р. 21]. Сетевое общество работает, как я уже отмечал, на основе бинарной логики включения/исключения, границы которой меняются с течением времени: при изменениях как сетевых программ, так и условий создания этих программ. Это также зависит от способностей социальных акторов действовать в соответствии с этими программами в различных ситуациях, модифицируя их согласно своим интересам. Глобальное сетевое общество — это динамическая структура, которая легко поддается воздействию социальных сил, культуры, политики и экономических стратегий. Но то, что сохраняется во всех этих случаях, — это доминирование над деятельностью и людьми, находящимися вне сетей. В этом смысле глобальное одерживает верх над локальным до тех пор, пока локальное не становится связанным с глобальным в качестве узла альтернативных глобальных сетей, созданных социальными движениями.

Таким образом, неравномерная глобализация сетевого общества является фактически высокозначимым свойством этой социальной структуры. Сосуществование сетевого общества в качестве глобальной структуры с индустриальным, аграрным, коммунальным обществами или обществом выживания характеризует реалии всех стран, несмотря на различные доли населения и территорий по обе стороны разделительной линии, в зависимости от релевантности каждого сегмента для доминирующей логической схемы каждой сети. Это говорит о том, что разные сети обладают различ-

43

Глава 1

ными геометрией и географией включения и исключения: карта глобальной криминальной экономики не та же, что карта, демонстрирующая схему размещения интернациональных образцов высокотехнологичной промышленности.

В теоретическом плане сетевое общество должно быть проанализировано, во-первых, как глобальная архитектура самоперенастраивающихся сетей, постоянно программируемых и перепрограммируемых властями, которые присутствуют в каждом измерении; во-вторых, как результат взаимодействия между различными геометриями и географиями сетей, которые включают основные виды деятельности, иначе говоря, деятельность, формирующую жизнь и работу в обществе; и, в-третьих, как результат вторичного взаимодействия между этими доминирующими сетями с геометрией и географией разобщенных социальных формаций, оставшихся вне системы глобального осетевления.

Понимание властных отношений в нашем мире должно быть специфичным для этого конкретного общества. Обоснованное обсуждение особенностей сетевого общества требует определения параметров его главных компонентов: производства и присвоения благ, работы, коммуникации, культуры и ее способа существования как пространственно-временного образования. Только после этого я смогу, по существу, представить предварительную гипотезу о специфике властных отношений в глобальном сетевом обществе — гипотезу, которая будет ориентиром исследования, представленного в настоящей книге.

Что такое ценность в сетевом обществе?

Социальные структуры, такие, как сетевое общество, возникают в процессах производства и присвоения благ. Но что конституирует благо в сетевом обществе? Что движет систему производства? Что мотивирует тех, кто присваивает блага и контролирует общество? По этим вопросам не произошло изменений по сравнению с существовавшими ранее в истории социальными структурами: благо, или ценность, — это то, что устанавливают в качестве такового доминирующие институты общества. Таким образом, если глобальный капитализм формирует мир, а накопление капитала с помощью оценки финансовых средств на глобальных финансовых рынках является наивысшей ценностью, то это и будет ценностью в каждом случае, пока при капитализме получение прибыли и ее материализация в денежной форме может, в конечном счете, дать все остальное. Важный момент заключается в том, что в социальной структуре, возникающей в глобальных сетях, какая бы иерархия ни существовала внутри, сети регулируют всю энергетическую систему сетей, организующих/доминирующих на планете. Если, к примеру, мы говорим, что накопление капитала — это то, что двигает систему, а обращение капитала в основном происходит на гло-

44

Власть в сетевом обществе

бальных финансовых рынках, то глобальные финансовые рынки и будут определять цену каждой трансакции в любой стране, так как не существует экономики, не зависящей от финансовой оценки, предписываемой глобальными финансовыми рынками. Или, наоборот, мы считаем, что наивысшая ценность — военная мощь, технологическая и организационная способность военных машин структурировать власть в их сферах влияния и создавать условия для других форм ценности (например, для накопления капитала или политического доминирования), существовать под ее покровительством. Однако, если передача технологии, информации или знания определенной вооруженной организации блокирована, эта организация становится иррелевантной в мировом контексте. Следовательно, мы можем сказать, что глобальные сети информации и технологии являются доминирующими, поскольку они обусловливают военные возможности, которые, в свою очередь, обеспечивают безопасность функционирования рынка. Другая иллюстрация своеобразия процессов установления ценности: мы можем утверждать, что самый важный источник влияния в сегодняшнем мире — это трансформация человеческого сознания. Если это так, тогда ключевыми сетями оказываются медиа, поскольку именно медиа, организованные в глобальные конгломераты и их передающие сети, являются основными источниками сообщений и образов, которые оказывают влияние на сознание людей. Но если мы станем рассматривать медиа преимущественно как медиабизнес, тогда логика получения прибыли, как путем коммерциализации медиа с помощью рекламной индустрии, так и в ходе оценки его активов, станет самым важным.

Таким образом, разнообразие потенциальных источников сетевого доминирования позволяет представить сетевое общество как многомерную социальную структуру, в которой сети различного рода обладают разными логиками формирования ценностей. Определение, которое конституирует то, что является ценностью, зависит от особенностей сети и от ее программы. Любая попытка свести ценность как таковую к единому стандарту сталкивается с непреодолимыми методологическими и практическими трудностями. Так, если получение прибыли является наивысшей ценностью при капитализме, а военная власть — в конечном счете, основа государственной власти, то государство обладает значительными возможностями создавать и вводить новые правила для деятельности бизнеса (спросите русских олигархов о Путине). В то же время государственная власть, даже в недемократических контекстах, зависит по большей части от убеждений людей, их способности принимать правила или, в качестве альтернативы, от готовности оказывать сопротивление. В таком случае медиасистема и другие средства коммуникации, такие как Интернет, могут превосходить государственную власть, которая, в свою очередь, будет обусловливать правила получения прибыли и, таким образом, вытеснять деньги с позиции наивысшей ценности.

45

Глава 1

Таким образом, ценность фактически является выражением власти: кто бы ни обладал властью (зачастую это не те, кто входит в правительство), тот и решает, что является ценностью. В этом смысле сетевое общество отнюдь не ново. То, что действительно ново, так это глобальный охват и сетевая архитектура. Это означает, с одной стороны, что отношения доминирования между сетями очень важны. Они характеризуются постоянным гибким взаимодействием: например, между глобальными финансовыми рынками, геополитическими процессами и медиастратегиями. С другой стороны, поскольку логика создания ценностей как выражения доминирования становится глобальной, те явления, которые имеют структурные препятствия для глобального существования, находятся в неблагоприятном положении по отношению к другим, чья логика по своей сути глобальна. Это обстоятельство имеет важное практическое значение, так как лежит в основе кризиса национального государства в индустриальную эпоху (но не в качестве государства как такового, поскольку каждая социальная структура создает свою собственную форму государства). В связи с тем что национальное государство может только усиливать действенность правил на своей территории, за исключением случаев слияний или захватов, оно становится либо имперским, либо сетевым, встроенным в другие сети определения ценности. Вот почему, например, Соединенные Штаты в начале XXI в. сделали упор на понятии защиты от терроризма как доминирующей ценности для всего мира. Это был способ выстраивания основанной на военной силе сети, которая должна была утвердить свою гегемонию с помощью внедрения на место получения прибыли в качестве наивысшей ценности безопасности или менее крупных целей (таких, как права человека или окружающая среда). Однако нередко капиталистическая логика быстро вытесняет проекты по защите безопасности, что замечательно иллюстрирует прибыльный бизнес коррумпированных американских компаний в Ираке [Klein, 2007].

Капитал всегда тешил себя представлением мира без границ, о чем настойчиво напоминает нам Дэвид Харви, так что глобальные финансовые сети обладают решающим преимуществом высшей ценностной инстанции в глобальном сетевом обществе [Harvey, 1990]. Хотя человеческая мысль, по-видимому, самый быстро распространяющийся и влиятельный элемент любой социальной системы, ее существование в условиях зависимости от глобальной/локальной интерактивной коммуникационной системы, функционирующей в реальном времени, безусловно, представляет собой возникшее только сейчас, впервые в истории явление [Dutton, 1999; Benkler, 2006]. Таким образом, идеи или некий набор идей могут отстаиваться как подлинная наивысшая ценность (например, защита нашей планеты, живых существ на ней или как служение Божьему промыслу), являясь предпосылкой всего остального.

Резюме: старый вопрос индустриального общества — фактически краеугольный камень классической политической экономии — а именно: «что

46

Властьвсетевомобществе

такое ценность?» не имеет определенного ответа в глобальном сетевом обществе. Ценность — это то, что формируется в каждой доминирующей сети всякий раз в каждом пространстве в соответствии с иерархией, запрограммированной для сети акторами, воздействующими на сеть. Капитализм не исчез. На деле он более распространен, чем когда-либо. Но, вопреки распространенному идеологическому представлению, это не единственная игра в этом глобальном городе.

Работа, труд, класс и гендер: сетевое предпринимательство и новое социальное разделение труда

Приведенный выше анализ новой политической экономии создания ценностей в глобальных сетях проложил путь к пониманию нового разделения труда и, следовательно, работы, производительности труда и эксплуатации. Люди работают, и они всегда это делали. Фактически сегодня люди работают больше (если брать общее количество рабочих часов в данном обществе), чем когда-либо раньше, с того времени в прошлом, когда большая часть женского труда не рассматривалась в качестве социально признанного (оплачиваемого) труда. Основная проблема всегда состоит в том, как работа организуется и оплачивается. Разделение труда было и до сих пор является мерой того, что оценивается в качестве трудового вклада, а что — нет. Это оценочное суждение организует процесс производства. Оно также определяет критерии, обусловленные разницей в потреблении и социальной стратификацией, в соответствии с которыми продукция распределяется. Наиболее фундаментальное, хотя и не единственное, разделение в сетевом обществе — между самопрограммируемым трудом и общим трудом [Carnoy, 2000; Castells, 2000c; Benner, 2002]. Самопрограммируемый труд обладает автономной способностью фокусироваться на цели, обозначенной в качестве таковой в процессе производства, находить релевантную информацию, перерабатывать ее в знания, используя доступные ресурсы знаний, и применять их к сформулированным задачам, направленным на достижение целей данного процесса. Чем сложнее наши информационные системы, интерактивно связанные с базами данных и источниками информации через компьютерные сети, тем больше требования, предъявляемые трудом, открывают возможностей для поиска и обработки информации. Для реализации этих потребностей необходимы соответствующее образование и опыт, но не в смысле практических навыков, а в виде креативных способностей, а также стремление к самосовершенствованию как в связи с организационными и технологическими изменениями, так и в процессе получения знаний. Напротив, необходимые задачи относятся к универсальному труду, который, в конечном счете, выполняется машинами или

47

Глава 1

перемещается в места с низкой стоимостью производства в зависимости от динамики анализа затрат и прибыли. Подавляющая масса работающих на планете людей и большая их часть в развитых странах все еще заняты универсальным трудом. Они — это нечто, не имеющее значения, нечто одноразового использования, за исключением случаев, когда они отстаивают свое право на существование как люди и граждане с помощью коллективных действий. Но в случае создания ценностей (в финансовой сфере,

впроизводстве, исследованиях, спорте, в сфере развлечений, военных дей-

ствиях или политическом капитале) речь идет о самопрограммируемом сотруднике, который стбоит любой организации, контролирующей ресурсы. Таким образом, организация процесса труда в сетевом обществе действует согласно бинарной логике, отделяющей самопрограммируемый труд от универсального. Более того, гибкость и адаптивность обоих видов труда к постоянно меняющейся среде является предпосылкой их использования

вкачестве труда.

Особое разделение труда обусловлено гендером. Восхождение гибкого труда напрямую связано с феминизацией оплачиваемой рабочей силы — фундаментальной тенденцией социальной структуры в последние три десятилетия [Carnoy, 2000]. Патриархальная организация семьи вынудила женщину ценить гибкую организацию своей профессиональной деятельности как единственный способ совместить семью и трудовые обязанности. Вот почему в большинстве стран подавляющее большинство временных работников и работников с частичной занятостью — женщины. Более того, хотя большинство женщин заняты универсальным трудом, их образовательный уровень значительно вырос по сравнению с мужчинами, при том что их заработанная плата и условия труда не претерпели подобных изменений. Таким образом, женщины превратились в идеальных работников сетевой глобальной капиталистической экономики: с одной стороны, они могут работать эффективно и адаптироваться к изменяющимся требованиям бизнеса; с другой стороны, они получают меньшую заработную плату за такую же работу и имеют меньше шансов для продвижения, поскольку идеология и практика гендерного разделения труда подчинены патриархальным установкам. Однако реальность, используя старое слово, диалектична. Хотя массовое привлечение женщин к оплачиваемому труду, частично из-за их подчиненного положения в условиях патриархата, стало решающим фактором в распространении глобального информационного капитализма, сама трансформация условий жизни женщин как оплачиваемых работников, в конечном счете, подорвала патриархальные устои. Феминистские идеи, зародившиеся в культуре социальных движений 1970-х годов, нашли благодатную основу в опыте работающих женщин, подвергавшихся дискриминации. Еще более важно, что экономическая имущественная состоятельность, приобретенная женщинами, усилила их властные позиции в отношении мужского главенства в семье, подрывая тем самым идеологическую право-

48

Власть в сетевом обществе

мерность подчиненного положения женщины, основанного на уважении авторитета мужчины как кормильца семьи. Таким образом, разделение труда в условиях его новой организации носит гендерный характер, но это динамический процесс, в котором женщины, разворачивая преобладающие структурные тенденции в противоположном направлении, стимулируют бизнес ставить мужчин в такие же условия, которые ранее были участью женщин (а именно: гибкость, профессиональная незащищенность, сокращения и перенос производства в офшоры). Таким образом, скорее, чем женщины поднимутся до уровня работников-мужчин, многие мужчины опустятся до уровня большинства работающих женщин, в то время как высокопрофессиональные женщины достигнут более высокого уровня коннективности, использовавшейся в сетях профи-парней. Эти тенденции оказали глубокое влияние как на классовую структуру общества, так и на отношения между мужчинами и женщинами на работе и в семье [Castells, Subirats, 2007].

Креативность, автономия и возможность самопрограммируемого умственного труда не принесли бы достойного вознаграждения, если бы они не были в состоянии совмещаться с сетевым характером труда. Действительно, фундаментальной причиной структурной необходимости гибкости и автономии является трансформация организации производственного процесса. Эта трансформация представлена подъемом сетевого предпринимательства.

Подобная новая организационная форма бизнеса в условиях информатизации является историческим эквивалентом так называемой фордистской организации индустриализма (как капиталистического, так и огосударствленного), который представляет собой организацию, характеризующуюся большими объемами стандартизированного массового производства и вертикальным контролем трудового процесса в соответствии с нисходящей рациональной схемой его организации («научный менеджмент» и тейлоризм — методы, вызывавшие восхищение Владимира Ленина, что привело к их имитации в СССР). Хотя еще миллионы работают на схожих по типу управления предприятиях, деятельность на высших уровнях современного производственного процесса (исследования и разработки, инновации, дизайн, маркетинг, менеджмент и массовое, ориентированное на потребителя, гибкое производство) зависит от совершенно другого типа фирм и, как следствие, от иного типа производства и труда: сетевого предпринимательства. Это не эквивалент сети предпринимательства. Это сеть, состоящая из фирм или сегментов фирм и (или) из внутренней сегментации фирм. Таким образом, большие корпорации полностью децентрализованы в качестве сетей. Малый и средний бизнесы соединены в сети, что обеспечивает как критическую массу вложений их субподрядчиков, так и сохранение в то же время их основной характеристики — гибкости. Сети малого и среднего бизнеса зачастую являются вспомогательными для больших корпораций, в основном для нескольких. Большие корпорации и их вспомогательные сети

49

Глава 1

обычно формируют сети сотрудничества, которые в деловой практике называют стратегическими альянсами или партнерством.

Но эти альянсы редко оказываются постоянно действующими структурами сотрудничества. Это не процесс олигопольной картелизации. Подобные многокомпонентные сложные сети создаются под конкретные бизнеспроекты и изменяют свою конфигурацию, перенастраиваясь для каждого нового проекта в рамках осуществляемой в разных сетях кооперации. Обычная бизнес-практика в этой сетевой экономике — использование любого из альянсов, видов партнерства или сотрудничества, наилучшим образом соответствующих данному продукту, процессу, времени или месту. Подобная совместная деятельность основана на разделении капитала и труда, но прежде всего — на информации и знаниях ради выигрыша доли рынка. Таким образом, это преимущественно информационные сети, которые связывают поставщиков и потребителей через сетевую фирму. Единицей такого производственного процесса является не фирма, а бизнеспроект, запущенный через сеть, сетевое предприятие. Фирма (компания) продолжает быть юридической единицей накопления капитала. Но с тех пор как ценность фирмы стала, в конечном счете, зависеть от ее финансовой оценки на фондовом рынке, она как единица накопления капитала превратилась в узел глобальной сети финансовых потоков. Таким образом, сетевая экономика как доминирующий слой глобального финансового рынка — «мать» всех оценок. Глобальный финансовый рынок лишь частично работает в соответствии с правилами рынка. Он также формируется и развивается в зависимости от турбулентности информации различного происхождения, взаимодействуя с помощью компьютерных сетей, создающих «нервную систему» глобальной информационной капиталистической экономики [Hutton, Giddens, 2000; Obstfeld, Taylor, 2004; Zaloom, 2006].

Финансовая оценка определяет динамику экономики в краткосрочной перспективе, но для продолжительных временных интервалов все зависит от роста производительности. Вот почему источник производительности является краеугольным камнем экономического роста и, следовательно, прибыли, заработной платы, накоплений и инвестиций [Castells, 2006]. Ключевым фактором роста производительности в этой насыщенной знаниями сетевой экономике являются инновации [Lucas, 1999; Tuomi, 2002], или способность перестраивать производственные факторы иным, более эффективным способом, и (или) создавать большую ценность, добавленную в процесс производства или продукт. Инноваторы зависимы от культурной креативности, институциональной открытости к предпринимательским идеям, от автономии труда в трудовом процессе и от соответствующего типа финансирования этой инновативно развивающейся экономики.

Новая экономика нашего времени определенно капиталистическая, но это новый бренд капитализма: зависящий от инноваций как источника роста производительности; от подключенных к компьютерным сетям

50