Учебный год 2023 г. / ПРАВОВЫЕ ПОЗИЦИИ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ

Приведенная цитата, на мой взгляд, выглядит весьма современно и в совокупности с другими аргументами дает, как представляется, основание для вывода о том, что в настоящих условиях российское право необходимо рассматривать как явление разноплановое и многомерное, в силу чего требуется включать в его содержание наряду с правовыми нормами, содержащимися в законах и подзаконных актах, другие разнородные с ними элементы. В этой связи уместно вспомнить соображения Р.З. Лившица, по мнению которого институционная формула права должна охватывать все элементы правовой материи, как-то: идеи, нормы, общественные отношения <20>.

--------------------------------

<20> См.: Лившиц Р.З. Указ. соч. С. 65 - 66.

Полностью разделяя сам подход к пониманию права, предпринятый уважаемым автором, представляется все же возможным сделать применительно к высказанным им соображениям несколько уточнений. Во-первых, на мой взгляд, имеет смысл указать в материи права наряду с правовыми идеями принципы права, в которых, собственно, и получают закрепление и выражение наиболее стабильные и фундаментальные правовые идеи, способные детерминировать как содержание, так и развитие права. Во-вторых, вполне возможно заменить в перечне элементов правовой материи общественные отношения на правовые отношения, поскольку именно в рамках правоотношений участники общественных отношений в состоянии приобрести и реализовать свои конкретные субъективные права и обязанности. В-третьих, представляется целесообразным дополнить предложенный Р.З. Лившицем перечень элементов правовой материи договорами <21>, выступающими, и весьма часто, правовой основой для взаимоотношений государств, юридических или физических лиц, а также обычаями как элементом первичной правовой материи <22>.

--------------------------------

<21> См.: Бондаренко К.А. Договорное регулирование как особенность метода трудового права: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Спец. 12.00.05. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2009. С. 23.

<22> Подробнее об обычае в деятельности государственной власти см.: Авакьян С.А. Государственно-правовые нормы и обычаи: соотношение в регулировании деятельности Советов // Размышления конституционалиста: Избранные статьи. М., 2010. С. 91 - 101.

На роль еще одного элемента понимаемой таким образом современной правовой материи, т.е. права, вполне могут претендовать и правовые позиции Конституционного Суда, которые обладают практически, по общему признанию, регулятивно-правовым потенциалом, который создает надлежащую основу для того, чтобы рассматривать их в качестве элемента создаваемого высшим судебным органом государственного судебного права, фактически существующего в нашей стране наряду с правом парламентским, формируемым законодательной властью в процессе законотворчества, и правом административным, создаваемым исполнительной властью в процессе реализации своих функций <23>.

--------------------------------

<23> См.: Витрук Н.В. Система российского права (современные подходы) // Российское правосудие. 2006. N 6. С. 4 - 14.

Именно в этом ракурсе правовые позиции Конституционного Суда и предлагается рассматривать в качестве составной части современной российской правовой системы.

Второй рубеж в дискуссии о правовой природе и роли правовых позиций Конституционного Суда проходит по линии ответа на вопрос: вправе ли высший судебный орган в принципе выполнять наряду с правосудной, т.е. правоприменительной, еще и правотворческую функцию?

По этому поводу следует заметить, что возможность выполнения судебной властью наряду с правоприменительной и правотворческой функции допускали и известные правоведы нашей страны еще в дореволюционный период жизнедеятельности. В частности, Б.А. Кистяковский высказывался по этому поводу следующим образом: "Суд есть то учреждение, в котором прежде всего констатируется и устанавливается право. У всех народов раньше, чем развилось определение правовых норм путем законодательства, эти нормы отыскивались, а иногда и творились путем судебных решений... В современном конституционном государстве суд есть прежде всего хранитель действующего права; но затем, применяя право, он продолжает быть и созидателем нового права" <24>.

--------------------------------

<24> Кистяковский Б.А. В защиту права (интеллигенция и правосознание) // Конституционный вестник. 2010. N 2(20). С. 267.

В современной истории нашей страны практическая постановка этого вопроса берет свое начало в 1993 - 1994 гг., когда разрабатывался проект ныне действующего Закона о Конституционном Суде. В одной из редакций проекта данного Закона, появившейся на начальной стадии его разработки, часть 2 статьи 74 ("Юридическая сила решений") была сформулирована следующим образом: "Решения Конституционного Суда Российской Федерации действуют непосредственно и не требуют подтверждения другими органами и должностными лицами. Если признание нормативного акта неконституционным создало пробел в правовом регулировании, непосредственно применяется Конституция Российской Федерации и постановление Конституционного Суда Российской Федерации. Правовая позиция, выраженная в постановлении по рассматриваемому им (Конституционным Судом. - С.М.) делу, является обязательной для других судов и иных органов" <25>.

--------------------------------

<25> См.: Кряжкова О.Н. К вопросу об истории возникновения понятия "правовая позиция Конституционного Суда Российской Федерации" // Право и политика. 2003. N 1(37). С. 30 - 35; Лазарев Л.В. Правовые позиции Конституционного Суда России. М., 2003. С. 61.

Появление этого и ряда других положений данного законопроекта, касающихся правовых позиций Конституционного Суда, вызвало весьма негативную оценку со стороны Комитета Государственной Думы по законодательству и судебно-правовой реформе, который квалифицировал их как попытку наделения Конституционного Суда законодательными (точнее - законотворческими. - С.М.) полномочиями, что противоречит определенному Конституцией Российской Федерации месту и назначению Конституционного Суда в системе разделения властей: "...в случае пробелов в законодательстве постановления Конституционного Суда не должны применяться наряду с Конституцией Российской Федерации". В связи с чем в части 2 статьи 74 законопроекта было предложено оставить лишь первое предложение, остальные исключить. Кроме того, рабочей группе Конституционного Суда также предлагалось исключить из части 1 пункта 3 статьи 79 и само упоминание о "правовой позиции" как излишнее <26>.

--------------------------------

<26> См.: Протоколы и стенограммы совещаний судей Конституционного Суда Российской Федерации и других совещаний по проекту Закона о Конституционном Суде Российской Федерации // Архив Конституционного Суда Российской Федерации. Управление судебных заседаний. 1993. Дело N 16. Т. 6. Л. 9 - 10.

Такая оценка правовых позиций Конституционного Суда получила в дальнейшем поддержку ряда правоведов и со временем укоренилась в юридической науке как одна из полярных точек зрения по рассматриваемой проблеме <27>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Статья Е.А. Ершовой, В.В. Ершова "Прецеденты толкования Европейского суда по правам человека" включена в информационный банк согласно публикации - Антология научной мысли: К 10-летию Российской академии правосудия: Сборник статей / Отв. ред. В.В. Ершов, Н.А. Тузов. Статут, 2008.

<27> См.: Захаров В.В. Решения Конституционного Суда Российской Федерации как источник конституционного права: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Спец. 12.00.02. Саратов: СГАП, 2004. С. 8; Ершов В.В.: 1. Судебное правоприменение... С. 9; 2. Прецеденты толкования Европейского суда по правам человека. С. 29.

В числе основных аргументов, используемых авторами, разделяющими данный подход, обычно фигурируют два соображения. Первое из них апеллирует к статье 10 Конституции Российской Федерации, закрепляющей, что государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. В связи с этим делается вывод о принципиальной невозможности выполнения органами судебной власти правотворческой функции. Второй аргумент сводится к тому, что в соответствии с полномочиями Конституционного Суда, как они сформулированы в статье 125 Конституции Российской Федерации, Конституционный Суд представляет собой субъект правоприменения и в силу этого не может быть субъектом правотворчества.

По этому поводу имеет смысл заметить, что в действительности Конституционный Суд все же не является разновидностью ординарного субъекта правоприменения, который должен функционировать, как и любой другой правоприменитель, в жестких рамках закона, заранее фиксирующего содержание любого из вариантов принимаемого им решения, облеченного в форму постановления или определения, которые, являясь разновидностью обычных правоприменительных актов, только и призваны реализовывать конкретные предписания норм закона. На самом деле на Конституционный Суд возложена функция конституционного контроля за содержанием норм закона, а не функция их реализации посредством обычного правоприменения <28>. Если бы дело обстояло иным образом и Конституционный Суд действительно был обязан лишь реализовать нормы закона посредством их буквального правоприменения, то он вряд ли бы смог исполнять функцию конституционного контроля, предполагающую в том числе дискредитацию норм закона, т.е. фактический запрет их реализации любым способом, включая, разумеется, и правоприменение. Такого рода деятельность, в отличие от ординарного правоприменения, может быть осуществлена только посредством выхода Конституционного Суда за рамки закона с целью оценки содержания его норм с более высоких конституционно-правовых позиций на началах подлинной самостоятельности Конституционного Суда и независимости осуществляемого им конституционного судопроизводства, в том числе от буквального исполнения предписаний норм закона, ставших предметом конституционного нормоконтроля. На мой взгляд, именно такой вывод необходимо сделать, анализируя содержание ряда статей Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" (например, ст. 1 и 74).

--------------------------------

<28> Аналогичного мнения придерживается и Н.С. Бондарь, говорящий о том, что по своей природе, сущностным характеристикам и результатам деятельность Конституционного Суда не исчерпывается правоприменением. См.: Бондарь Н.С. Конституционный Суд между Сциллой и Харибдой: место конституционного правосудия в системе разделения властей // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2008. N 2. С. 9.

В дополнение к этому можно привести и другие аргументы. Так, разделение государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную само по себе означает лишь то, что функцию законотворчества вправе осуществлять только законодательная власть и не вправе осуществлять власть исполнительная и власть судебная. Однако это вовсе не предполагает, что как та, так и другая власть не вправе осуществлять правотворчество в рамках создания иных элементов правовой материи <29>. Например, в силу статьи 91 Конституции Российской Федерации существует принципиальная возможность осуществления правотворчества со стороны Президента как главы государства и гаранта Конституции. Точно так же в силу статьи 115 Конституции имеется возможность осуществления правотворчества со стороны Правительства Российской Федерации <30>, которое олицетворяет в нашей стране исполнительную власть. Наконец, никого не смущает одновременное наличие функций правоприменителя и творца локального права у работодателя в сфере социально-трудовых отношений.

--------------------------------

<29> Примерно такая же мысль уже была ранее высказана Н.С. Бондарем (Там же).

<30> На это обстоятельство уже обращалось внимание в юридической литературе, в частности, С.А. Авакьяном в статье "Нормативное значение решений конституционных судов" (Размышления конституционалиста... С. 382).

Точно так же нельзя отрицать принципиальную возможность сочетания функций правотворчества и правоприменения применительно к органам высшей судебной власти, способным применять "парламентское" и "административное" право и создавать в то же время, условно говоря, "судебное право" <31>.

--------------------------------

<31> В принципиальном плане с этим выводом согласен и С.А. Авакьян, говорящий, что с оценкой роли конституционных судов как творцов права (т.е. новых правовых норм) нельзя не согласиться (Там же. С. 383).

Данный вывод, как ни странно, может быть дополнительно обоснован ссылкой опять-таки на принцип разделения властей, в силу которого необходимо обеспечивать самостоятельность судебной власти как разновидности власти государственной (ст. 10 Конституции Российской Федерации). Согласно данному принципу судебная власть, являясь разновидностью государственной власти, должна обладать всеми теми родовыми чертами и признаками, которые свойственны любому виду публичной власти, и потому должна иметь способность и полномочия создавать позитивное право <32> и предопределять тем самым поведение людей, принуждать и контролировать их, добиваться их послушания, ограничивать при необходимости их свободу, предопределять направление их действий. Судебная власть не может быть в этом смысле исключением из общего правила <33>.

--------------------------------

<32> Такого мнения, в частности, придерживается Ж.И. Овсепян. См.: Власенко В.Н., Ермакова К.П. Указ. соч. С. 107.

<33> См.: Марченко М.Н. Судебная власть: основные признаки и особенности // Российское правосудие. 2007. N 5. С. 8.

Именно в силу того, что судебная власть по своей природе и назначению имеет публично-правовой характер, она в принципе может реализоваться не только в форме правоприменительной деятельности, но и в форме правоистолковательной, нормоконтрольной и правотворческой деятельности, т.е. выступать не исключительно в качестве источника индивидуального (правоприменительного) права, буквально воспроизводящего предписания норм статутного права и рассчитанного на конкретное лицо (лица), но и представлять собой источник общего права, адресованного неопределенному кругу лиц <34>.

--------------------------------

<34> См.: Там же. С. 9.

Необходимо также обратить внимание и на то, что идея об обладании правотворческими полномочиями всеми ветвями государственной власти в конечном счете может снова "работать" на более эффективную реализацию принципа разделения властей, поскольку наличие соответствующих полномочий увеличивает у каждой из таких властей число взаимных сдержек и противовесов, и в силу этого не только не нарушается сам принцип разделения властей, но и дополнительно гарантируется его практическое осуществление.

В этом смысле судебное право способно выполнять функцию одной из важнейших правовых гарантий разделения властей в государстве и предопределять его структурирование и деятельность, в ходе которой законодательная власть должна обеспечить перевод положений естественного (дозаконного) права на язык закона, исполнительная власть призвана обеспечить исполнение этого закона, а судебная власть в лице высшей судебной инстанции обязана осуществлять контроль за правомерностью как самого закона, так и административной практики его реализации. Тем самым особая роль судебной власти, осуществляемой высшими судебными инстанциями, заключается в том, что она должна в необходимых случаях вмешиваться в деятельность законодателя и исполнительной власти, осуществлять коррекцию закона и практики его реализации посредством предписаний судебного права <35>. В силу этого суды высших судебных инстанций не только могут, но и должны иметь возможность участвовать в правотворческой деятельности именно потому, что разделение властей - это не просто разделение труда в государственном аппарате, а сложная система совместного властвования, в которой различные государственные органы сдерживают и ограничивают друг друга <36>. Сама же возможность судебной системы творить право ни в коей мере не противоречит принципу разделения властей, ибо власть и право, как совершенно верно отметила Т.Н. Нешатаева, разграничить нельзя, поскольку без правового источника власть таковой являться не будет <37>.

--------------------------------

<35> По мнению профессора Ю.Н. Гревцова, судебная власть может обладать правотворческой функцией, чтобы совершенствовать закон. См.: Власенко В.Н., Ермакова К.П. Указ. соч. С. 100.

<36> См.: Муравский В.А. Указ. соч. С. 15.

<37> См.: Власенко В.Н., Ермакова К.П. Указ. соч. С. 97.

Таким образом, с позиции действующей Конституции Российской Федерации, а также Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" не существует непреодолимых преград для сочетания у Конституционного Суда как представителя одной из ветвей государственной власти правотворческих и нормоконтрольных (правоприменительных) полномочий, что, в свою очередь, дает основание говорить и о наличии принципиальной возможности существования в нашей стране судебного права, в качестве важнейшего элемента которого вполне обоснованно можно рассматривать решения Конституционного Суда и содержащиеся в них правовые позиции.

Эти правовые позиции, представляя собой аргументированные точки зрения, мнения, суждения, умозаключения или выводы Конституционного Суда относительно конституционно-правовых принципов, правовых идей и иных фундаментальных правовых конструкций, которыми руководствовался Конституционный Суд, принимая в порядке нормоконтроля решение по конкретному делу, и которыми надлежит руководствоваться в дальнейшем субъектам правотворчества и правоприменения при регулировании соответствующих общественных отношений, являются, на мой взгляд, самостоятельным элементом современной правовой материи, обладающим настолько своеобразными характеристиками, что они, позволяя определять их как источник российского права, все же не дают возможности одновременно рассматривать их в качестве разновидности каких бы то ни было традиционных форм бытия права: таких, например, как нормы права или судебные прецеденты <38>.

--------------------------------

<38> Аналогичного взгляда придерживается и Н.В. Витрук, считающий, что правовые позиции Конституционного Суда России, выступая источниками конституционного и иных отраслей права, занимают самостоятельное место в правовой системе нашей страны. См. его работы: 1. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации: понятие, природа, юридическая сила и значение // Конституционное правосудие в посткоммунистических странах. М., 1999. С. 89; 2. Конституционное правосудие в России (1991 - 2001). Очерки теории и практики. М., 2001. С. 111, 124; 3. Конституционное правосудие. Судебно-конституционное право и процесс: Учеб. пос. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Норма; ИНФРА-М, 2010. С. 122.

Постараемся обосновать данное утверждение.

В традиционном понимании, присущем отечественной юриспруденции нашего времени, классическая норма права представляет собой правило поведения, которое обладает рядом признаков, признаваемых большинством исследователей, в том числе придерживающихся различных сущностных представлений о праве. В качестве этих признаков обычно выделяются: а) общеобязательность правовой нормы, адресаты которой определены с помощью родовых (социально-ролевых), а не личностных или индивидуальных признаков; б) ее формальная определенность, проявляющаяся в фиксации модели конкретного поведения адресатов нормы; в) триединство гипотезы, диспозиции и санкции как элементов, составляющих структуру нормы <39>.

--------------------------------

<39> См.: Юридическая энциклопедия / Отв. ред. Б.Н. Топорнин. М., 2001. С. 804.

Опираясь на сказанное, вполне логично предположить, что для характеристики правовых позиций Конституционного Суда в качестве разновидности норм права необходимо обнаружить у них те же признаки, которыми обладают и нормы права в целом. Вместе с тем столь же очевидно, что отсутствие у правовых позиций Конституционного Суда признаков, свойственных нормам права, лишает возможности признавать их в качестве разновидности таковых.

Оставляя пока за пределами нашего внимания такой признак норм права, как их общеобязательность, отметим, что для правовых позиций Конституционного Суда нехарактерен в полной мере второй признак нормы права - ее формальная определенность <40>, проявляющаяся в фиксации модели конкретного поведения участников соответствующих общественных отношений. Дело в том, что Конституционный Суд, осуществляя конституционный нормоконтроль, чаще всего адресует свои решения и содержащиеся в них правовые позиции не самим участникам регулируемых правом общественных отношений, а субъектам правотворчества и правоприменения, которые должны их учитывать, творя и применяя нормы права. В этом смысле можно и нужно говорить о том, что правовые позиции Конституционного Суда, как правило, не фиксируют какую-то определенную модель поведения для конкретных субъектов общественных отношений, индивидуализированных с помощью родовых, видовых либо социально-ролевых признаков. Поскольку их конечное назначение состоит в том, чтобы избрать эффективные критерии для оценки нормы права на предмет ее конституционности, постольку сформулированные при этом суждения, выводы, принципы и идеи не представляют собой модели поведения для субъектов конкретных общественных отношений и адресованы не им, а субъектам правотворчества и правоприменения, обязанным руководствоваться ими в своей деятельности.

--------------------------------

<40> Такого же мнения придерживается и Г.А. Гаджиев в статье "Принципы права и право из принципов" (Сравнительное конституционное обозрение. 2008. N 2. С. 26).

В дополнение к этому следует сказать и о том, что для правовых позиций совершенно не характерна четкая внутренняя структурированность их содержания на гипотезу, диспозицию и уж тем более санкцию.

Наиболее очевидно это выглядит на примере тех правовых позиций Конституционного Суда, которые содержат конституционно-правовые принципы, абсолютно точно не обладающие таким признаком нормы права, как триединство гипотезы, диспозиции и санкции. В своем большинстве эти принципы сформулированы в качестве некоей общей идеи, причем жестко не связанной в своем действии условиями какой-то гипотезы. Само собой разумеется, что никакими санкциями эти принципы также не дополняются.

Применительно к сказанному имеет смысл сделать одну оговорку. Общеизвестно, что в составе норм права некоторые ученые выделяют такой их вид, как нормы-принципы, для которых тоже не характерна трехзвенная структура классической нормы права. Однако совершенно очевидно, что только из этих норм, лишенных трехзвенной структуры, не состоит ни один нормативный правовой акт. В то время как все правовые позиции Конституционного Суда независимо от своего содержательного наполнения всегда лишены этого качества. Помимо этого, отнесение принципов права к разновидности его норм, на мой взгляд, строго говоря, не вполне безупречно, потому что подрывает саму идею однородности норм права как универсального элемента системы права. С этой точки зрения представляется все же более логичным говорить о том, что правовые системы могут включать в свой состав в качестве элементов наряду с нормами права и другие правовые феномены, одним из которых, в частности, могут быть и принципы права, в том числе содержащиеся в правовых позициях Конституционного Суда.

Кроме того, следует учитывать и то, что правовые позиции Конституционного Суда, в том числе сформулированные как принципы права, обычно имеют надотраслевое значение, в силу которого они как бы возвышаются по своей юридической силе над всеми другими нормами российского права, находящимися в структуре конкретных отраслей права и действующими лишь в пределах отношений, регулируемых соответствующей отраслью права. Иными словами, сравнивая нормы отраслевого права, являющиеся потенциальным предметом конституционного нормоконтроля, и правовые позиции Суда, содержащие конституционно-правовые принципы регулирования общественных отношений, избранные Судом в качестве критерия для данного нормоконтроля, следует учитывать то, что сфера действия фундаментальных правовых позиций Конституционного Суда обычно не ограничивается пределами какой-то одной отрасли права.

Примером тому может служить правовая позиция Конституционного Суда, формулирующая конституционно-правовой принцип свободы договора. Впервые эта позиция была приведена в пункте 4 Постановления Конституционного Суда от 23 февраля 1999 года N 4-П: "Конституция Российской Федерации гарантирует свободу экономической деятельности в качестве одной из основ конституционного строя (статья 8). Конкретизируя это положение в статьях 34 и 35, Конституция Российской Федерации устанавливает, что каждый имеет право на свободное использование своих способностей и свободное использование имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности. Из смысла указанных конституционных норм о свободе в экономической сфере вытекает конституционное признание свободы договора как одной из гарантируемых государством свобод человека и гражданина" <41>.

--------------------------------

<41> Конституционный Суд Российской Федерации. Постановления. Определения. 1999 / Отв. ред. Т.Г. Морщакова. М., 2000. С. 59.

Несмотря на то что правовую основу данного дела изначально составляли нормы гражданского права, сфера действия сформулированного Конституционным Судом принципа свободы договора в дальнейшем не ограничилась только областью гражданско-правовых отношений. Возможно, в меньшей степени, чем в сфере гражданского права, но этот принцип стал применяться по инициативе Конституционного Суда также и в сфере действия других отраслей права, включая, к примеру, трудовое право <42>. Подтверждением тому может служить Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 15 марта 2005 года N 3-П, в пункте 2 которого указывается, что положения статьи 37 Конституции Российской Федерации, обусловливая свободу трудового договора, право работника и работодателя по соглашению решать вопросы, связанные с возникновением, изменением и прекращением трудовых правоотношений, предопределяют вместе с тем обязанность государства обеспечить справедливые условия найма и увольнения, в том числе надлежащую защиту прав и законных интересов работника как экономически наиболее слабой стороны в трудовом правоотношении при расторжении трудового договора по инициативе работодателя, что согласуется с основными целями правового регулирования труда в Российской Федерации как социальном правовом государстве (ч. 1 ст. 1, ст. 2 и 7 Конституции Российской Федерации).