§57. Участие верховной власти в судебной деятельно­сти.

148 Участие верховной власти в суде первоначально было весьма значительное и непосредственное.

148 Державный народ Рима ведал суд как дело политики и не допускал апелляции на свои приговоры.

148 Военачальники древних франков и германцев председательствовали в народных собраниях, производивших суд и разрешавших вопросы управления.

148 Одним из основных понятий феодальной эпохи было понятие об обязанности сюзе­рена ограждать своих вассалов не только мечом, но и судом. Его перенесли и на власть королевскую.

148 Французские короли нередко разбирали судебные дела самолично; Людовик IX и его заседания под дубом получили в этом отношении истори­ческую известность.

148 По теории английского процесса, по­коящейся также на феодальных воззрениях,1 король признается верховным хранителем мира и высшим судьей государства.

¹ Это стоит в связи частью с происхождением государственной вла­сти из власти патриархальной, частью с военным строем, который делал необходимым предоставление монарху права суда.

148 В нашем процессе эта черта держалась весьма долго.

148 Право суда было правом великого князя сперва по основаниям фискального свойства, так как с судящихся собирались пошлины в государеву казну, затем по основаниям, в идее государственно­го управления коренившимся.

148 Боярская дума, так напоминаю­щая более ранние очертания королевского совета Франции или aulae regis Англии, имела только совещательный голос².

² Ключевский В.О. Боярская Дума Древней Руси. М., 1882. С.416 и сл.

148 Су­дьи приказов для утверждения приговоров ходили к госуда­рю.

148 Личное участие монарха в разбирательстве судебных дел сказывается даже в назначении судей с докладом и без док­лада: первая форма была исконная, стародавняя, вторая по­является значительно позже, объясняясь маловажностью дел. Но даже решения судей, имевших право вершить без доклада, могли быть обжалованы государю. Только по де­лам уголовным для ускорения производства в московский период учреждались судьи с правом окончательного разбора и вершения; таковы губные старосты и наследники их вла­сти, воеводы.

148 Судебный строй Свода законов покоился на том же основ­ном положении. Верховная власть принимала непосредственное участие в судебной деятельности, занимая высшую ступень в лестнице судебных установлений: всякое дело, решенное Сена­том, могло восходить на рассмотрение государя через Государ­ственный совет.

148 Относительно же некоторых приговоров дейст-149-вовало правило, по которому за ними вполне отрицалось су­дебное значение до утверждения их Высочайшей властью, ко­торой они представлялись через Государственный совет или комитет министров.

149 Сюда принадлежали приговоры Сената и уголовных палат о лишении дворян и чиновников всех прав со­стояния или всех особенных прав и преимуществ; о снятии ор­денов и других знаков отличия, Высочайше пожалованных или таких, на ношение которых последовало Высочайшее соизволе­ние; о наказании за подделку Высочайших указов, манифестов, грамот, рескриптов, большой государственной или иной печати монарха.

149 Такое положение вещей представляется нормальным лишь в двух случаях.

149 Оно, во-первых, совершенно соответствует строю патриархальному, при котором государственные отноше­ния определяются не твердыми правилами закона, а заменяю­щим их единоличным усмотрением правителя, не связанного даже волей, им самим выраженной.

149 Во-вторых, при прочих формах правления оно понятно и даже необходимо в те лишь исторические эпохи, которые составляют переходные периоды от обычного права к форме писаного закона, когда последний еще не образовался, положения законодательства крайне бедны и развитие pix происходит путем казуистическим, в виде участия верховной власти в судебной деятельности.

149 Но как только законодательный материал достигает извест­ной полноты, судебная деятельность отделяется от верховной власти.

149 Это лежит в природе вещей, в необходимости надле­жащего распределения государственных функций в интересах верховной власти и населения.

149 Судебная деятельность по суще­ству своему есть деятельность подзаконная, так как она состоит в приложении общего правила закона к отдельному случаю, в жизни встретившемуся.

149 Будучи подзаконной, она должна быть поручена органам, стоящим ниже закона, подчиненным ему и несущим перед ним ответственность. Творец закона, верховная власть, становясь судьей, вынуждена или пре­вращаться в орган подзаконный, или отменять закон, заме­няя его новым. То и другое положения одинаково противо­речат требованиям правильного распределения государст­венных функций.

149 В интересах верховной власти лежит скорейшее отделение от нее судебных функций.

149 В государствах республиканских по­рядок совмещения их превращает суд в арену политики.

149 В государствах монархических он, по замечанию Монтескье, ведет к ослаблению властей промежуточных, опору верховной власти составляющих, к устранению формальностей, столь не­обходимых для правильного судебного разбора, и к уменьше­нию силы закона.

149 Ответственность за исход судебных решений лежала бы на монархе, все неудовольствия проигравишх дело

149

149

падали бы на его личность к явному умалению его достоин­ства. Притом, участвуя непосредственно в судебном разборе, монарх не имел бы возможности осуществлять право поми­лования и право верховного надзора за судебной деятельно­стью, составляющие существенные прерогативы верховной власти.

Политическое благоразумие побуждало монархов уже в от­даленные времена воздерживаться от участия в суде. Так, во Франции еще в XIV в. встречаются представления парламентов королям о том, чтобы они не участвовали лично в суде над об­виняемыми, имущество коих могло подлежать конфискации. Путем обычая личное участие короля в суде до такой степени вышло из употребления, что на случаи принятия судебных функций Людовиком XIII современники смотрели как на нечто необычайное. Впрочем, в порядке законодательном во Фран­ции впервые акт 1 октября 1789г. постановил: „Судебная власть ни в каком случае не может принадлежать ни королю, ни законодательному собранию; правосудие отправляется име­нем короля единственно судебными местами, согласно консти­туции и законам образованными". Значительно раньше поло­жение это стало законом в Англии; там еще при Карле I, в шестой год его царствования, было постановлено, что „ни ко­роль, ни его частный совет не имеют права исследовать или разрешать дела, касающиеся имущества подданных короля". То же правило получило силу и для дел уголовных; на требо­вание Петра Великого казнить смертью виновных в аресте рус­ского посла за долги в Лондоне королева Анна в 1708г. отве­чала, что „она не имеет права, иначе как в установленрюм зггко-ном порядке, наказать ни одного, даже самого меньшего из ее подданных и потому надеется, что царь не будет настаивать на своем требовании"¹. Ныне это положение общепринято в ци­вилизованном мире.

У нас только судебные уставы 20 ноября положили конец этому порядку вещей² и освободили русского монарха от не­свойственной государю обязанности принимать непосредствен­ное участие в судебном разбирательстве. „Власть судебная,— постановила ст.1 УСУ,—- принадлежит мировым судьям, съез­дам мировых судей, окружным судам, судебным палатам и Правительствующему сенату в качестве верховного кассацион­ного суда". На решения Сената запрещено приносить кому бы то ни было жалобы, так что местами и лицами, в приведенном

¹ Blackstone W. Commentaries on the Laws of England. V.I. London, 1820. P.254, 255.

² Но уже до судебных уставов русские монархи принимали меры ограждения себя от частных ходатайств; особенно энергичны были рас­поряжения Петра Великого.

150

I

законе названными, исчерпывается перечень органов, в судеб­ной деятельности участвующих.

Из этого положения действующим законодательством до­пускаются только два изъятия¹, в которых верховная власть сохранила за собой участие в судебном разборе.

Во-первых, члены императорского дома за неповиновение царствующему императору, по усмотрению его, отрешаются от принадлежащих им прав или монархом лично, или же преда­ются им суду².

Во-вторых, по п.1 ст.945 УУС, „приговоры суда, вошедшие в законную силу, прежде обращения их к исполнению пред­ставляются через министра юстиции на усмотрение Император­ского Величества, 1) когда дворяне, чиновники, священнослу­жители всех степеней духовной иерархии или лица, имеющие ордена и знаки различия, снимаемые лишь с Высочайшего со­изволения, присуждаются к наказаниям, соединенным с лише­нием всех прав состояния и всех особенных прав и преиму­ществ..." :

Это правило имеет свою историю. Соединенные департа­менты Государственного совета в 1862г., не сомневаясь в не­нужности представления на Высочайшее усмотрение судебных приговоров даже по важнейшим делам о лицах состояний не­привилегированных, не могли прийти к единогласию лишь по вопросу о необходимости представления на утверждение судеб­ных приговоров о дворянах и лицах, имеющих ордена или зна­ки отличия беспорочной службы, а также о священнослужите­лях всех степеней духовной иерархии, на которых Святейший Синод ходатайствовал распространить привилегию, дворянам принадлежавшую³. Только один член (граф Панин*) склонял­ся к утвердительному его решению, основываясь на связи его с вопросом о сословных привилегиях, который в то время рас­смотрению Государственного совета не подлежал; но мнению его, для приговоров, соединенных с лишением дворянства, не­которых орденов и знаков беспорочной службы или с низвер­жением из духовного сана, следовало сохранить существовав­ший порядок внесения их на Высочайшее усмотрение через Го­сударственный совет или Комитет министров. Но большинство

¹ Другие изъятия, указываемые П.С.Таганцевым (Карательная дея­тельность государства и ее границы /./ Журн. гражд. и угол, права. 1882. № 1. С.7,8), сюда не относятся, они вытекают из верховенства мо­нарха, а не из сохранения им за собой власти судебного разбора.

² Таганцев в указ. ст. толкует ст.202 Основных законов в том смыс­ле, что от усмотрения царствующего монарха зависит лишь предание су-ДУ, без которого никакие меры властью его назначены- быть не могут, но ст.202 гласит: "Царствующий монарх имеет власть отрешить неповиную­щегося от указанных в сем законе прав и поступать с ним яко преслуш-ным воле монаршей".

³ Журн. соед, деп. Госуд. совета. 1862. № 65. С.200—203.

151

полагало и этот вопрос разрешить отрицательно по следующим соображениям:

„Если по примеру лучших европейских законодательств принята будет и у нас основным началом уголовного правосу­дия не одна теория формальных доказательств, но и внутрен­нее убеждение судей, то верховной власти будет весьма затруд­нительно поверять те данные, которые были в виду судей, про­изводивших судебное исследование, и удостоверяться в том, правильно ли убедились судьи в вине или невинности подсуди­мого. Ставить верховную власть при новом порядке судопроиз-< водства в прежние отношения к отправлению уголовного пра­восудия значило бы слагать нравственную ответственность за осуждение невинных или за потворство виновному с совести присяжных или постоянных судей.

Хотя в уголовных приговорах кроме определения вины или невинности подсудимого разрешается вопрос и о следующем ему по закону наказании; но как для высшего надзора за по­рядком производства и правильным толкованием законов уч­реждается в составе Правительствующего сената особый касса­ционный суд, который будет подвергать пересмотру приговоры, не подлежащие обжалованию обыкновенным порядком, и сверх того всем судебным местам принадлежит право ходатай­ствовать о смягчении наказания, то засим верховная власть может освободить себя от тяжкой обязанности утверждения уголовных приговоров.

Правда, что предположение это имеет некоторое отношение к сословным привилегиям. Но когда правительство в состоянии насущной потребности государства и общего желания всех со­словий, в том числе и дворянского, предпринимает по судебно­му устройству коренное преобразование, проникнутое духом равенства всех перед судом, когда преобразование это клонится к действительному осуществлению и развитию находящегося и ныне в числе коренных наших законов правила, что все лица без различия званий и чинов должны пользоваться судом рав­ным, справедливым и безотлагательным, когда вследствие того предполагается, чтобы дела о всех подсудимых без различия званий и чинов начинались в одном и том же суде и произво­дились одним и тем же порядком, то не может быть никаких причин к установлению для окончательного разрешения дел о подсудимых из дворян и чиновников какого-либо изъятия из предначертанного для всех общего порядка судопроиз­водства.

Существующий ныне закон о поднесении на Высочайшее утверждение уголовных приговоров, присуждающих виновных к лишению дворянства, чинов или знаков отличия, должен быть отменен не потому только, что при новом порядке судо­производства верховная власть будет затруднена принять на се-

152

я ответственность за правильность приговора, постановленного о внутреннему убеждению судей, но также и потому, что за-он этот вынуждает священную особу монарха, от которого олжны бы исходить только помилование и облегчение участи граждущих, налагать непосредственно от своего лица уголов-ые кары и принимать на свою совесть горькие слезы осужден-ых, их родственников и друзей.

Ввиду таких важных затруднений и неудобств едва ли южно колебаться в отмене такого закона, который при новом ;орядке судопроизводства, как объяснено выше, не мог бы уже [редставлять никакого существенного ограждения, но состав­лял бы только одну формальность, которая поддерживала бы 1ысль о привилегии в суде, мысль о лицеприятии, возбуж­дающую неудовольствия в многочисленном состоянии народа, ie пользующегося подобной привилегией. Этой формальностью не только замедлялось бы разрешение участи преступника, о котором приговор восходил бы на Высочайшее утверждение, но по делам, к которым прикосновенны многие подсудимые, напрасно отягощалась бы участь прочих подсудимых, страж­дущих в тюремном заключении".

Однако в общем собрании Государственного совета в том же 1862 г. восторжествовал взгляд, противоположный мнению большинства, образовавшегося в заседании соединенных депар­таментов. Исторические соображения одержали перевес над ло­гическими.

„Вопрос о представлении некоторых уголовных приговоров на Высочайшее утверждение,— заметило общее собрание,— тесно связан с вопросом о сословных привилегиях, основанных на Высочайше дарованных грамотах. Наказаниям будут под­вергаться лица всех сословий без всякого между ними разли­чия, и потому не представляется никакого основания к отмене такой меры, которая предоставляет дворянству • одно лишь ру­чательство в том, что члены его не могут быть лишены прав со­стояния без Высочайшего утверждения. Порядок, соблюдаемый ныне в сем отношении, имеет для подпавших суду дворян осо­бенное значение потому, что при внимательном рассмотрении дела высшими в государстве установлениями поверка сия слу­жит ручательством в правильности окончательного приговора и не ведет никогда к усугублению участи подсудимых, а весьма часто к возможному смягчению оной в видах монаршего мило­сердия. Почетными преимуществами дворянство должно доро­жить, когда они не сопряжены с каким-либо вредом для госу­дарства, чего ожидать нельзя от удержания в своей силе пра­вила, освященного временем и выраженного столь ясно и положительно в дворянской грамоте... По всем сим причинам признано, что следует сохранить правило о приговорах, подно­симых на Высочайшее утверждение, и распространить преиму-

153

щество сие на священнослужителей всех степеней духовной ие­рархии"¹.

Основные положения к Уставу уголовного судопроизводст­ва формулировали его в ст. 112 следующим образом: „Окончательные приговоры прежде обращения их к исполне­нию представляются на Высочайшее утверждение министром юстиции: 1) когда дворяне, чиновники и священнослужители всех степеней духовной иерархии присуждаются к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния или всех осо­бенных прав и преимуществ; 2) когда кто-либо присуждается к лишению ордена или другого знака отличия, Высочайше пожа­лованного, или такого, на ношение которого последовало Вы­сочайшее соизволение; и 3) когда судебное место ходатайствует о смягчении подсудимым наказаний в размере, выходящем из пределов предоставленной суду власти, или о помиловании преступника".

Уголовное отделение судебной комиссии 1863г. видоизме­нило его смысл. По мнению его, принятому Государственным советом и верховной властью, „на окончательные приговоры допускаются жалобы и протесты в кассационном порядке, при­чем не только отдельные части решения, но-и весь приговор может быть отменен с передачей дела на рассмотрение другого суда. Поэтому, чтобы на практике не возникало предположения о необходимости представлять на усмотрение Его Император­ского Величества приговоры, которые хотя постановлены окон­чательно, но не вошли в законную силу, а также и для того, чтобы могущее последовать по Высочайшему усмотрению смяг­чение наказания являлось как действие монаршего милосердия, а не в виде утверждения приговора в ревизионном порядке, комиссия при развитии основных положений по этому предме­ту признала необходимым выразить определительно, что нг-Высочайшее усмотрение в указанных законом случаях уголов­ные приговоры представляются не прежде как по вступлении их в законную силу"². Основанная на этих соображениях ст. 891 проекта 1863 г. повторена буквально в ст. 945 У УС.

Право, верховной властью сохраненное за собой на основа­нии п.1 ст.945 УУС, не следует считать правом ревизионного пересмотра, каким оно было по Своду законов; судебный при­говор представляется монарху не прежде как по вступлении его в законную силу, когда пересмотр его уже невозможен; он под­лежит рассмотрению единственно монарха, без промежуточных инстанций между государем и судом, как было по Своду зако­нов; функция министра юстиции состоит при этом единственно

¹ Судебные уставы 20 ноября 1864 г. с изложением рассуждений, на коих они основаны. 4.2. Спб., 1866. С.343.

² Объяснит, зап. к проекту УУС 1863 г., с.466, 467.

154

? обязанности представить судебный приговор на усмотрение шператора без всяких со своей стороны заключений по суще-:тву дела. Вопрос о виновности, судебным приговором уста­новленной, признается решенным окончательно и бесповорот-ю; на усмотрение государя представляется не он, а только во-ipoc о наказании. Последнее не может быть повышено, но государь властен или утвердить его, или проявить монаршее милосердие. Поэтому удержание за собой монархом права утверждения некоторых приговоров стоит в связи с верховным правом помилования. Но оно не тождественно с ним и не по­крывается им, так как утверждение монарха требуется и для приведения приговора в исполнение; притом приговоры извест­ного рода представляются на Высочайшее усмотрение, хотя бы вопроса о помиловании совершенно не возбуждалось. Посколь­ку в рассматриваемой функции нет элемента верховного права помилования, она составляет участие монарха в судебной дея­тельности, но участие это существенно разнится от участия его по Своду и состоит не в праве ревизионного пересмотра, а в праве отказать в исполнении судебного приговора.

Объем приговоров, на Высочайшее усмотрение представ­ляемых, определяется свойством наказания и кругом лиц, к та­кому наказанию приговоренных.

По свойству наказания мера эта обнимает:

1) лишение всех прав состояния, независимо от того нака­зания, которым оно сопровождается (ст. 17 Уложения о наказа­ниях); потому и приговоры к смертной казни о лицах, к при­вилегированным состояниям принадлежащих, должны быть представляемы на Высочайшее усмотрение и не могут быть ис­полняемы ранее монаршего утверждения их;

2) лишение всех особенных прав и преимуществ, по со­стоянию виновного ему принадлежащих (ст.43 Уложения о на­казаниях); но приговоры, назначающие потерю некоторых личных прав и имуществ (ст.50), а также запрещение занятий, например аптекарских, архитекторских, торговых и т. п., на Высочайшее усмотрение не представляются.

По кругу лиц правило п.1 ст.945 УУС ограничивается:

1) дворянами, как потомственными, так и личными. Обер-офицерские дети ни к одной из этих категорий не принадлежат, и потому приговоры о них не должны быть представляемы на Высочайшее усмотрение (1870/119, Дьякова; 1874/720, Гасан Бала Султан-оглы), если, конечно, род их не имеет прав по­томственного дворянства;

2) чиновниками, под ними разумеются лица, имеющие ка­кой-либо классный чин, монаршей властью даруемый и ею только снимаемый, независимо от того, состояли они в момент постановления приговора на действительной службе или нет;

155

3) священнослужителями всех степеней духовной иерар­хии. Распространение на них льготы, прежде лишь дворянству предоставленной, сделано по ходатайству Святейшего Синода; отсюда следует заключить, что ст.945 устава имеет в виду лишь священнослужителей православного исповедания. Она обнима­ет священнослужителей всех степеней духовной иерархии, как белого, так и черного духовенства. Но на церковнослужителей, каковы дьячки, пономари, причетники, лица монашествующие, священного сана не имеющие, она не распространяется (1874/193, Чётыркина);

наконец, 4) лицами, имеющими ордена и знаки отличия, снимаемые согласно учреждению орденов (Свод законов, т.1, ч.2, кн.6) лишь с Высочайшего соизволения. В приговоре для представления его по этому основанию на Высочайшее усмот­рение должно быть в точности выражено, что осужденный ли­шается ордена или знака отличия, которые по существующим законам могут быть сняты лишь волей монарха; так, на Высо­чайшее усмотрение представляются приговоры о воинских чинах, присуждаемых к лишению серебряного темляка, зна­ка отличия военного ордена, знака ордена св. Анны, медали за спасение погибающих или за усердие (1872/328, Поно­марева).

Обязанность представления приговора на Высочайшее усмотрение лежит на суде, который по существу разрешил дело окончательно; инстанция кассационная этой функции не несет. Для представления необходимо выждать, пока приговор войдет в законную силу, т.е. пока не будут исчерпаны все способы обжалования его или не истекут сроки, для обжалования уста­новленные.

§58. Судебное верховенство. Участие в деятельности су­дебной как подзаконной несовместимо с природой верховной власти и противоречит ее интересам, перенося на нее крайне тяжелую нравственную ответственность. Но судебная власть есть лишь один из подчиненных отпрысков власти верховной. Она существует ее волей, действует ее именем и состоит под ее верховным распоряжением. Сумма прав, верховной власти по отношению к судебной власти на этом основании принадлежа­щих, образует понятие судебного верховенства.

Судебное верховенство обнимает:

1) право издания и изменения законов, определяющих су­дебный организм и порядок его деятельности при разбиратель­стве отдельных дел;

2) право назначения или утверждения судей. Оно может быть осуществляемо главой государства лично или через уста­новления, специальными законами им на то уполномоченные. Нашему законодательству, как увидим, известны оба эти спо­соба;

156

3) право верховного надзора за деятельностью судебных установлений, проявляющееся в обязанности судебных мест представлять верховной власти периодические отчеты, в праве верховной власти назначать ревизии и распорядиться о привле­чении виновных к ответственности в установленном порядке;

4) в сфере .уголовного правосудия верховной власти как представителю власти карательной принадлежит еще весьма важное право помилования. Осуществляется оно непосредст­венно или по ходатайству суда, приговор постановившего (п.2 ст.945 УУС). В первом случае помилование может иметь место до судебного разбирательства, во время его или после него; во втором случае помилование применяется лишь по окончании судебного разбирательства и по вступлении обвинительного приговора в законную силу. Представление верховной власти приговоров для помилования судебными уставами формулиру­ется совершенно так же, как Сводом. Но объем применения его по Своду бщл значительно шире, так как власть суда при опре­делении тяжести наказания была тогда значительно уже; толь­ко судебные уставы дали суду право понижать наказание на одну или даже на две степени — право, которого судебные мес­та ранее не имели. Мера, п.2 ст.945 УУС определяемая, имеет задачей согласовать общее правило уголовного закона с чрез­вычайными уклонениями от него, в данном случае встретивши­мися и требующими монаршего милосердия. Между тем как на континенте Европы принято начало, по которому ходатайства о помиловании направляются через прокуратуру, у нас это право предоставлено суду. Впрочем, им не устраняются и другие пути для возбуждения вопроса о помиловании как по инициативе монарха, так и по представлениям прочих подчиненных ему органов. Ходатайство суда представляется на усмотрение импе­ратора через министра юстиции. Отклонить представление его последний не может. Но он вправе, ознакомившись с делом через подчиненные ему прокуратуру или канцелярию, ре­зультаты такого исследования присоединить к своему пред­ставлению;

наконец, 5) представитель верховной власти, по праву ис­полнительного верховенства, сосредоточивает в своих руках высшую власть над институтом должностных обвинителей, пе­ред судом выступающих и именем его преследующих наруши­телей закона. Уголовный иск есть иск публичный, принадле­жащий всему государству; истцом в делах уголовных является сам монарх как представитель государства, что до сих пор вы­ражается в Англии названием уголовных дел делами „короля (или королевы) против такого-то подсудимого"»

Ныне деятельность должностных обвинителей подчинена воле верховной власти, в твердых правилах закона выражен­ной, и определяется принципом законности. Случаи, в которых

157

государь оказывает личное влияние на уголовное преследова­ние, по действующему праву, суть:

члены императорской фамилии подлежат суду не иначе как по усмотрению монарха;

высшие должностные лица первых трех классов предаются суду Государственным советом с Высочайшего утверждения (ст.1097 УУС; ст.105—113 Учреждения Государственного сове­та, т.1, ч.2, изд. 1901 г.).

§ 59. Самостоятельность судебной власти. Элементы внешней самостоятельности. Судебная власть в узком смыс­ле, за выделением момента судебного верховенства, образу с систему подчиненных закону органов, призванных к примене­нию закона в порядке судебного производства. Она есть необ ходимое дополнение властей законодательной и правительст­венной (административной, или исполнительной). Руководяще-, начало законодательной власти — государственное благо в б) дущем, руководящее начало правительственной власти—целе­сообразность. Судебная власть призывается к осуществлению государственной жизни начала законности.

Но для авторитетного применения закона судебной власти необходимо положение независимое, самостоятельное, одному лишь закону подчиненное и свободное от подчинения предста­вителям интересов, ожидающим судебного разрешения, будь то интересы частные или публичные. Такое положение, обеспе­ченное как в сфере судебного разбора, так и в сфере судебного управления, образует самостоятельность судебной власти. Она распадается на внешнюю и внутреннюю.

Внешняя самостоятельность относится к судебной власти в целом и означает такое государственное положение ее, которое обеспечивает каждому суду отправление судебных функций не­зависимо от каких бы то ни было посторонних ведомств или лиц, сообразно закону и истинным интересам правосудия. Она предполагает отделение судебной власти от законодательной и исполнительной и такое построение судебной власти, которое дает ей устойчивость, необходимую для отправления правосу­дия. Этим условиям внешней самостоятельности судебной вла­сти соответствуют признаки такой самостоятельности, частью отрицательные, частью положительные. Отрицательные при­знаки суть: отсутствие кабинетной юстиции, т.е. отсутствие у несудебных властей права решения дел гражданских или уго­ловных и вообще права применения каких бы то ни было кара­тельных мер; отсутствие чрезвычайных судилищ, учреждаемых ad hoc. Положительные признаки суть: объединение судебных органов; принадлежность судебным местам права самостоя­тельного применения закона путем толкования и пополнения его; принадлежность им правовой мощи для ограждения суще­ствующих прав и, главным образом, основного из них — права

158

личной свободы; полнота сил, необходимых для судебной дея­тельности; самостоятельность судебной власти в сфере судебно­го управления.

Отделение судебной власти от прочих властей государст­венных есть необходимое условие внешней самостоятельности. Ее не существует, если право судебной деятельности принад­лежит в государстве властям несудебным. Такова кабинетная юстиция. Такова равным образом административная юстиция, отсутствующая в Англии и дающая на континенте возможность конфликтов между судом и правительством. Всякое выделение судебных дел в ведомство властей несудебных колеблет внеш­нюю самостоятельность судебной власти.

Устойчивость судебной власти обеспечивается единством ее организации, дающим ей необходимые авторитет и силу. Но природе судебной власти противоречит принцип иерархической подчиненности, устраняющей самостоятельность низших орга­нов, а между тем вследствие многочисленности судебных дел представляется невозможным довольствоваться одним судом на все государство. В XVIII в., когда ставилась задача возможно большего ограничения личного усмотрения судебных мест, бы­ло провозглашено, что „чем больше будет судей, тем меньше можно будет опасаться с их стороны нарушения законов"¹. Напротив, правительство лучшим средством обеспечения влия­ния на судебную власть считало централизацию судебных дел в лице небольшого числа судей; такова была политика королей Англии. Результаты оказались обратные, и между тем как мно­гочисленность судей, обусловив децентрализацию судебных дел, породила, как во Франции, крайнюю слабость судебной власти, сосредоточение судебных дел в руках немногих судей, централизация их, привело к образованию весьма сильной и авторитетной судебной власти, как в Англии. Если континен­тальные государства лишены возможности достигнуть сосредо­точения судебного разбора у такого незначительного числа судей, то во всяком случае они могут достигнуть объединения судебной власти, а следовательно, и обеспечения ей внешней самостоятельности подчинением всех судебных дел высшему кассационному надзору одного суда. Всякое колебание такого объединения ведет к дроблению судебной власти и ее слабости; в этом именно состоит значительный недостаток закона 1889г., тем более что последний совершенно выделил образованные им местные суды из судебного ведомства, передав их в ведомство исполнительной власти.

¹ Вессагга. Des del its et des peines. Milano, 1764. §41. (Автор ссылается здесь на одно из первых изданий знаменитого сочинения Чезаре Беккариа* „О преступлениях и наказаниях", наиболее удач­ный русский перевод которого сделан в 1939г. М.М.Исаевым.— Прим. "ред.)

159

Единство, необходимое для внешней самостоятельности су­дебной власти, подрывается также чрезмерной пестротой су­дебных установлений, существованием многочисленных суди-: лищ специальных, а тем более исключительных, учреждаемых ad hoc. Каждый гражданин должен легко и скоро находить суд, в который ему следует обратиться. Признак единства су­дебной власти устанавливает понятие судьи естественного; пра­во быть судимым своим естественным судьей есть одно из весьма важных политических прав личности.

Необходимым признаком внешней самостоятельности су-1 дебной власти представляется принадлежность ей права приме­нения закона путем толкования и пополнения, не обращала для того к другим государственным властям, как было по наН шему дореформенному законодательству, согласно которому? судебное место, встречая сомнения в толковании законов,^ должно было для разрешения их обращаться к иным государ-1 ственным властям.

Нет равным образом внешней самостоятельности судебной! власти, когда последней не обеспечена мощь, достаточная для'* ограждения от всех иных властей коренных прав или благ лич­ности; поэтому такое коренное благо, как личная свобода, при самостоятельности судебной власти ставится под защит}⁷ по­следней.

Дальнейшим признаком внешней самостоятельности пред­ставляется" полнота судебной власти, обеспечиваемая частью полнотой ее организации, частью правомочиями, предоставляе­мыми ей относительно органов иных властей.

Наконец, для внешней самостоятельности необходима неза­висимость не только в области судебного разбора, но также в области судебного управления.

На четырех последних признаках внешней самостоятель­ности необходимо остановиться с большей подробностью.

§ 60. Применение законов. Судебное толкование, его не­обходимость. Судебная власть призвана применять закон к от­дельным случаям действительной жизни. В таком применении и состоит судебная деятельность, по существу своему подза­конная.

Подчиненная закону судебная деятельность не может быть почитаема деятельностью творческой как в том смысле, что для разрешения дела судом необходима общая правовая норма, не им установленная и для него обязательная, так и в том смысле, что судебное решение ограничивается пределами данного дела.

Тем не менее, однако, судебная деятельность не .есть дея­тельность пассивная, механическая. „Каждый отдельный слу­чай, взятый непосредственно из практической жизни, представ­ляет столько индивидуальных черт, что судья должен иметь

160

немало теоретических и практических сведений для определе­ния того, какой закон относится к данному случаю. Правиль­ное избрание закона из всей массы законодательного материала предполагает немало юридического такта. Затем вопрос об объ­еме, в котором известная статья может быть применена к пре­дусмотренному ею случаю, часто является сложным и труд­ным"¹. К этому присоединяются затруднения, возникающие из недостатков самого законодательства, более или менее неиз­бежных: его неясности, противоречий и неполноты.

Потому-то изъяснение смысла законов, в судебном решении содержащееся, и применение их к данному делу есть особый и самостоятельный элемент права. Совокупность приемов, для того требуемых, известна под именем толкования законов. Раз постановленное решение может влиять на способ применения закона к другим однородным случаям, служить образцом ис­толкования закона. Такова сила прецедента. Этого мало. Су­дебная интерпретация в тех случаях, когда судебное место вос­полняет пробел в законодательстве, делается самостоятельным источником права, конкурирует с законодательством.

Восемнадцатый век, в лице представителей выдвинутого им гуманитаризма восставший против господствовавшего тогда правительственного и судебного произвола и желавший подчи-нить участь граждан исключительно закону, отнесся к праву толкования отрицательно. Тогда думали, что толкование необ­ходимо только при недостатке закона, его неясности или неточ­ности. Но стоит излагать законы ясно, и толкование сделается излишним, судейское усмотрение будет устранено и царство за­кона настанет полное². Идеи эти на почву русского законода­тельства пересажены Наказом Екатерины II и нашли себе место в наших основных законах, постановляющих: „Законы должны

¹ Градовский* Л.Д. Начала русского государственного права. T.I.

Спб., 1873. С.75.

'² Beccaria. Des delits et des peines, § 4. (См. также: Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1939. С.210—211. — Прим. ред.): "Судьи не имеют права толкования уголовных законов уже потому, что они — не законодатели... Истинным толкователем законов может быть только монарх, представитель действительной воли всех граждан, но не судья, единственная обязанность которого состоит в исследовании, учи­нено ли данным лицом деяние, запрещенное законом... Нет ничего опас­нее распространенного мнения, будто бы законы должны быть приме­няемы по их общему духу. Принять его значит предоставить законы по­току произвола... У каждого есть свой взгляд на вещи, даже один и тот Же человек в разное время имеет разные взгляды на тот же предмет. По­этому и "дух законов" различался бы под влиянием дурных или хоро­ших логических способностей судьи, приятного или угнетенного распо­ложения, состояния пищеварения, слабости обвиняемого, силы страстей магистрата, отношений его к потерпевшему, вообще от всех мелких при­чин, которые извращают представления о предметах в непостоянном уме

человеческом'

6 Зак. 454

161

быть исполняемы по точному и буквальному смыслу оных, без всякого изменения или распространения. Все без изъятия места, не исключая и высших правительств, во всяком случае должны утверждать определения свои на точных словах закона, не переменяя в них без доклада Императорскому Величест­ву ни единой буквы и не допуская обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований. Но если бы где-либо, по различию буквального смысла узаконений, встретилось затруднение в избрании и приложении закона к рассматриваемому делу, в' таком случае по невозможности согласить буквальный смысл одного закона с таковым же другого самая необходимость предписывает, особенно в высших местах, следовать общему духу законодательства и держаться смысла, наиболее оному соответствующего" (ст.65 ч.1 т.1 Свода законов).

Граф Сперанский* даже в высших юридических школах предлагал чтение права не иначе как по системе-и тексту Свода законов. „Обманчивое непостоянство самопроизвольных толко­ваний" изгнано было и из деятельности прежних судебных ус­тановлений.

Но мысль, лежащая в основании этой теории, совершенно ошибочна. Основа толкования лежит не в неясности или неточ­ности закона, а в необходимости его применения. Каждый за­кон, самый ясный и точный, для применения его к отдельному случаю неизбежно предполагает такую деятельность суда. Ли­шить суд права толкования значило бы лишить его возможно­сти применения закона. Чрезмерное опасение увидеть судью на месте законодателя создавало другую, в высшей степени реаль­ную опасность: законодатель становился на место судьи, вытес­нял его и постановлял решения¹.

Судебная комиссия 1863г. в проекты уставов судопроиз­водства правил о судебном применении законов не вносила. Кажется, она руководствовалась соображением, что место им не здесь, а в какой-либо иной части законодательства; и едва ли не правильнее было бы поместить их в Учреждение судебных установлений, если одновременно с составлением уставов не находили возможным сделать никаких изменений в законах ма­териальных.

Но затем, уже в соединенных департаментах, Государ­ственный совет нашел нужным ввести правила о толковании в проекты уставов как уголовного (ст. 12, 13), так и гражданско­го (ст.9, 10) судопроизводства. Первый из них постановляет: ,

¹ Градовский (Начала... Т.]. § 60) юридические основания права судебного толкования различает на количественные и качественные. Первые он видит в необходимости немедленного охранения и восстанов­ления прав, коль скоро они нарушены; запрещение толкования приводи­ло бы к отсрочке правосудия на более или менее значительное время, ц Второе состоит в необходимости принципа разделения властей.

162

Ст. 12: „Все судебные установления обязаны решать дела по точному разуму существующих законов, а в случае неполноты, неясности и противоречия законов, коими судимое деяние вос­прещается под страхом наказания, должны основывать решение на общем смысле законов"^j.

Ст.13: „Воспрещается останавливать решение дела под предлогом неясности, неполноты или противоречия законов. За нарушение сего правила виновные подвергаются ответствен­ности, как за противозаконное бездействие власти"².