учебный год 2023 / Алексеев, Восхождение к праву

сам права, характеризующееся противоречивыми содержанием и последствиями. В чем существо этой противоречивости?

Советское правоведение (таков удел юридической науки в обществе с тоталитарным политическим режимом), особенно в подразделениях официальной и официозной науки, служило господствующей власти, его содержание подчинялось интересам идеологизированной огосударствленной системы, было пронизано коммунистической идеологией, обосновывающей верховенство высшего суперправа — революционного права, служащего коммунизму.

Но есть тут и другая сторона. Дело в том, что и советское правоведение оставалось наукой. В нем — пусть в урезанном и в скрытом виде — сохранились импульсы науки вообще, в России — благородные и прогрессивные традиции дореволюционной юридической науки. А эти традиции, помимо всего иного, в немалой степени локализовались как раз на идеологически нейтральных участ - ках — на догме права, аналитическом правоведении, данные которого были необходимы для практической юриспруденции и в советском обществе.

И эта же догма права — счастливое и многообещающее совпадение — была чуть ли не единственной сферой, где юридическая наука в тяжелых советских условиях могла проявить себя как область знаний, заряженная на углубленный научный поиск и истину. Причем (поскольку речь идет о юридической догматике) сначала, до 30-х гг. в качестве непреодоленного еще остатка "буржуазной идеологии", "схоластики" кадетской профессуры, а затем, в странном симбиозе с марксистской доктриной, — "терпимого" элемента единого советского правоведения.

Вот почему существенно отставшая от передовых и престижных направлений мировой юридической мысли, жестко зажатая идеологией марксизма-ленинизма-стали- низма и практикой коммунистической диктатуры, советская юридическая наука при всей парадоксальной, в обстановке во многом ужасающей правовой действительности сумела все же на своеобразном, новом срезе пра-

вовой действительности раскрыть свой потенциал, свои теоретические резервы, выявить специфический спектр изучения права философского уровня, имеющий, по мнению автора этих строк, дальнюю перспективу, связанную к тому же с продолжением либерального направления российской философско-правовой мысли.

Исторической предпосылкой к такому парадоксальному и вместе с тем высокозначимому развитию правовой науки в условиях советского общества стало дореволюционное правоведение, которое во втором десятилетии XX в. обозначило себя в качестве передовой по мировым стандартам отрасли юридических знаний с весьма сильными к тому же тенденциями к философскому постижению реальных правовых явлений (в особенности в тру-

дах выдающегося цивилиста, правоведа -мыслителя И. А. Покровского1).

1 Достойно доброй оценки то обстоятельство, что в настоящее время в российской гуманитарной, в том числе юридической науке неизменно делаются ссылки на выдающихся дореволюционных правоведов — таких, как Б. Чичерин, Б. Кистяковский, П. Новгородцев, Л. Петражицкий, С. Гессен, С. Котляревский, В. Муравьев.

Вызывает, однако, сожаление, что подчас такого рода ссылки замыкаются указанной "обоймой имен" и не идут дальше приведения выдержек из сочинений упомянутых авторов. Между тем суть дела в оценке трудов наших предшественников — в восприятии передового либерального духа замечательных русских правоведов, в понимании того уровня философского осмысления социальной и правовой действи-

тельности, которого они достигли ко времени трагического октябрьского большевистского переворота.

Особо прискорбно, что за пределами указанной "обоймы" остается имя выдающегося русского цивилиста, правоведа-мыслителя, который наиболее значительно продвинулся вперед в философском понимании права (и который через своих теоретических приверженцев и последователей оказал прямое влияние на творческие поиски правоведов в советское время), — Иосифа Алексеевича Покровского. Как верно заметил автор вступительной статьи к книге И. А. Покровского "Основные проблемы гражданского права" — А. Л. Маковский, эта книга "принадлежит к числу самых блистательных произведений юридической науки" и должна быть поставлена "в один ряд" с трудами Иеринга, Дюги, Кельзена (см.: Маковский А. Л. Выпавшее звено // И. А. Покровский. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 199В. С. 3).

Весьма примечательно, что еще в сборнике статей ведущих российских правоведов "Из глубины", подготовленном к печати летом 1918 г. (но в то время не опубликованном), в наши дни в одном из современных изданий (см.: Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России. Екатеринбург, 2000. С. 117—119) на первое место выделен и многократно цитируем именно И. А. Покровский.

В соответствии с этим указанный особый спектр, более высокий уровень правовой теории, раскрывающий потенциал юридического позитивизма, опирается как раз на разработки аналитической юриспруденции, ее — как это ни покажется удивительным — развитие в советских условиях.

Всплеск аналитического правоведения произошел в годы нэпа. Нэп ознаменовался развитием гражданского оборота, связанным с ним некоторым упрочением законности, развитием судебной деятельности. Аналитическая юриспруденция в период нэпа, воспринимая достижения дореволюционной юридической науки, продвинулась в разработке ряда проблем вперед, сосуществуя в странном симбиозе — не всегда, впрочем, мирно — с ортодоксальной марксистско-ленинской доктриной.

Правда, с крушением нэпа в результате возобладания на пороге 30-х гг. сталинского тоталитарного режима пришел конец и оживлению аналитического правоведения. Его представители подверглись жесткой критике приверженцев ортодоксальной теории, были заклеймены как "догматики" и "схоласты", и само это направление правоведения в среде идеологов в правоведении признавалось, и то с трудом, лишь "терпимым". И оно сообразно такой атмосфере чуть теплилось в университетах, в самой практике работы юридических учреждений. Многие высококлассные юристы-профессионалы, теоретики и практики, были изгнаны из научных учреждений и практических органов, оставили юридическое поприще, были репрессированы.

Но потом, во второй половине 30-х гг., произошло явление, на первый взгляд, парадоксальное, в чем-то непостижимое — в науку права и в юридические вузы на освободившиеся места после очередной расправы режима со своими приверженцами — расправы с марксистамиортодоксами — в области правоведения вернулась сохранившаяся дореволюционная профессура. И она не только способствовала решению практических задач (во имя

которых произошло их возвращение в преподавание и в науку) и не только осуществила ряд высокозначимых научных разработок, но и принесла с собой (понятно, принесла — реально, порой в сопровождении обязательных цитат из "классиков" и канонизированных формул) гражданско-либеральный пафос русской интеллигенции кануна революции, а главное — тот потенциал высокой культуры аналитической юриспруденции, ее достижений, который поставил Россию первых двух десятилетий XX в. на оддо из ведущих мест в мировой юридической науке.

Икак это ни покажется поразительным, годы неистовства беспощадного тоталитарного режима ознаменовались наряду со "сталинизированной" ортодоксальной теорией резким подъемом аналитического правоведения, особенно в цивилистике, а также в трудовом праве, семейном праве, процессуальных отраслях, в теории уголовного права. Получили развитие и общетеоретические исследования специально-юридического профиля, вновь стали утверждаться фундаментальные общеправовые понятия — "право", "субъективное право", "правоотношение", "законность".

Ипусть порой такого рода отраслевые и общетеоретические исследования уходили в область абстракций, стояли на грани игры в понятия; пусть не всегда были доведены до конца, в частности, в силу отрицания идей естественного права, разграничения права на публичное

ичастное; пусть они попали в зону жестокого огня, который вела ортодоксальная политизированная наука в ее официальных и официозных подразделениях (беспощадная политическая бдительность неизменно рассматривалась как знак преданности сталинизму), здесь важен сам факт. Факт развития теории позитивного права, в том числе — общей теории, на основе аналитической юриспруденции, который стал заметным явлением по мировым меркам. Тем более — в обстановке, когда на Западе спе- циально-юридические исследования были оттеснены бу-

мом социологических и философских исследований, а в чем-то и принижены узкой коммерциализацией науки. И это не только привело к ориентации на восприятие ценностей мировой и отечественной правовой культуры, но и подготовило предпосылки для развития правоведения в новом, перспективном направлении.

Именно в этой плоскости правоведение стало приближаться, пусть пока еще на дистанции отдаленных подступов, к уровню других наук — естественных, технических, которые изначально имеют дело с объективными фактами действительности (а эти факты — не что иное, как наличная юридическая догма!) и которые в силу этого способны возвышаться до обобщений высокого порядка (такого рода исследования были выполнены рядом советских правоведов1). И именно здесь как раз раскрыли свою конструктивность, плодотворность те отдельные "зацепки" в действующем, в целом — сугубо "силовом", антигуманном советском праве, которые давали материал, пусть во многом виртуальный, идеально понимаемый и нередко узко идеологически толкуемый (хотя отчасти реализуемый на практике), для поиска новых подходов к теории права, соответствующих требованиям новой эпохи в развитии человеческого общества2.

1Такой характер имеют теоретические разработки, проведенные, в частности О. С. Иоффе, А. В. Мицкевичем, П. М. Рабиновичем, Б. В. Шейндлиным, Л. С. Явичем и др. Некоторые разработки подобного профиля, наряду с попытками найти некий философско-правовой смысл в категориях марксизма, были проведены и автором этих строк, в том числе по проблемам предмета и природы гражданского права, ценно сти права, механизма правового регулирования, структуры права, общих дозволений и запретов.

2К сожалению, и в постсоветских условиях России, когда начался слож

ный, трудный, противоречивый процесс преодоления идеологии ком мунистического права и формирования современного гражданского общества, юридический позитивизм, продолжающий господствовать в науке, имеет противоречивое значение. Сыграв позитивную роль в воз рождении существенных элементов юридической культуры, в законо дательстве, в политике верховенства и непререкаемости закона, юри дический позитивизм, не обогащенный передовой "философией", ока зался и в новой демократической обстановке беспомощным перед до минированием политической власти в обществе, стихией дикого рын ка, всесилием олигархического, номенклатурного, полукриминального капитала. Отсюда наряду с известными достижениями — негативные

6. Неожиданное развитие. Выход на разработки "фи-

лософского" уровня. Отмечая известные положительные стороны развития юридической науки в условиях советского общества, надо видеть главное в таком развитии.

Это главное с точки зрения научной перспективы — в том, что в советском правоведении, особенно в обстановке нэпа, а также в конце 30-х гг. и в последующие

процессы в российской юриспруденции, ее ущербная узкая коммерциализация, отсутствие по большей части ответственной гражданской позиции, переход в ряде случаев в состояние "придворной" юриспруденции (и на федеральном, и на региональном уровнях).

Какие выводы вытекают из изложенных фактов недавнего прошлого (да и нынешнего времени), касающиеся теории позитивного права, юридической догматики в нацистской Германии, в советском обществе, в современной российской юриспруденции?

Как уже отмечалось, такого рода факты подлили масло в огонь критического отношения к теории юридического позитивизма вообще. Специалисты, далекие от мира юридических реалий, подчас упрочились во взглядах, построенных на пренебрежительном отношении к юридическим знаниям, в особенности тем, предметом которых является догма права. Право вообще с таких позиций стало все более и более "выводиться" не из юридической материи, а непосредственно из внеправовых, метаюридических явлений (экономического базиса; феномена свободы; начал справедливости и т. д.).

Между тем суть рассматриваемой проблемы не в неких будто бы "пороках" юридической догматики, а в том, что она не "сопровожда-

ется" высокой теорией, основательной философией. Причем важные элементы такой высокой теории уже дает концепция естественного права. Но достаточно ли этого? Нет ли собственных, так сказать, органических, строго правовых предпосылок высокой теории в данных, касающихся материи права? И не способствует ли сам факт отсутствия такого рода высокой теории, которая бы сопровождала юридический позитивизм, потому что аналитическая юриспруденция, оставшись в таком "философском одиночестве", чуть ли не с готовностью становится приживалкой у своих антиподов — античеловеческих доктрин?

Иными словами, нет ли и на уровне позитивной теории, относящейся к аналитической юриспруденции, теоретических резервов — научного потенциала для выработки научных положений высокого "философского" порядка? Оказывается, да, существуют такие резервы, такой потенциал! И научные разработки более высокого уровня, чем простые обобщения догматической юриспруденции, причем — во многом на основе такого рода простых данных позитивной теории, стали постепенно развертываться в связи с рядом факторов, характерных для социального и интеллектуального развития общества, которое в основном относится опять-таки к XX в., к середине двадцатого столетия.

Один из таких факторов — это, как ни парадоксально, отмеченное ранее развитие правовой теории в условиях советского общества, то, что в предшествующем изложении и было названо феноменом (а если угодно — поразительным парадоксом) советской теории права.

годы, получили признание общетеоретические разработки догмы права, опирающиеся на данные аналитической юриспруденции. То есть в сущности — разработки, опирающиеся на данные того же порядка, как и исходный материал науки вообще, в том числе — естественных и технических наук (тем более что "догма права" — это и есть техника, а в чем-то и математика в самом строгом и точном смысле).

Иэто — обстоятельство в высшей степени важное. Важное по той причине, что в советской науке, несмотря на крайне неблагоприятную политическую и идеологическую обстановку, оставался реальный, объективированный предмет юридических знаний — юридические реалии, охватываемые понятием "догма права". Тот предмет, достаточно основательное понимание которого необходимо для преподавания юридических дисциплин и проведения научных исследований в соответствии с возродившимися российскими традициями, требованиями юридической практики.

Икак раз по этой причине аналитическая юриспруденция в советской юридической науке получила своеоб-

разное, в каком-то смысле неожиданное продолжение, которое в итоге подвело юридические знания к новому, судя по всему, перспективному направлению изучения права.

Здесь уместно вот какое пояснение. Советская юридическая наука с конца 40-х, в 50—60-х гг. стала весьма значительно развиваться, так сказать, в количественном отношении. В связи с существенно расширенным после Великой Отечественной войны юридическим образованием, когда появились новые юридические вузы, кафедры, дисциплины, в науку влилось большое число молодых ученых-юристов; были образованы новые научные юридические учреждения, расширены старые. А каждая наука, достигнув известного количественного уровня ("критической массы"), в силу уже одного этого получает импульсы саморазвития; накапливаемая в ней познавательная энергия ищет выхода с тем, чтобы каким-то образом и в чем-то реализоваться.

В чем же и как мог найти выход этот потенциал в те неблагоприятные для действительной науки годы? В тех ли направлениях углубления правовых знаний, которые стали в то же самое время передовыми и престижными в мировой науке, т. е. в правовой социологии и в философии права?

К сожалению, правовая социология и философия права были в советских условиях скованы идеологией сталинизма, ее догмами и постулатами. Соответствующие исследования по большей части замыкались на идеологических понятиях, идеологемах, официальных и официозных легендах, мифических представлениях, жесткой "методологии", заранее заданных результатах и потому не могли достичь уровня плодотворного и перспективного творчества, утопая подчас в спекулятивных рассуждениях и спорах. Лишь в отдельных учебных и научных подразделениях стали постепенно формироваться научные подходы, нацеленные на поиск принципиально нового мировоззренческого взгляда на право (такие, как попытки истолкования правовых явлений под углом зрения разграничения "права" и "закона").

Каким же образом в отношении всего правоведения могли быть реализованы накопленные в нем и ищущие выхода творческие возможности и импульсы? Те возможности и импульсы, которые связаны с самой "живой жизнью" права и собственным предметом правоведения?

И вот тут возникла научная ориентация на то, чтобы не ограничиваться одной лишь формальной логикой — простой специально-юридической обработкой правового материала, формулированием исходных научных обобщений, классификаций и определений, а идти дальше, стремясь (после такого рода обработки, на основе полученных таким путем обобщающих данных) достигнуть углубленного теоретического осмысления правовой материи.

Думается, однако, что сама по себе ориентация на углубленное осмысление реальной материи права (ограниченной к тому же сугубо нормативным материалом и практикой его применения) не привела бы к сколько-ни- будь значительным научным результатам, если бы в то

же время, с середины 50-х гг., не дали бы знать о себе другие факторы.

Именно в годы, когда в советской юридической науке внимание во многом сосредоточилось на реальной правовой материи и возникла направленность на ее более углубленное осмысление, на помощь такому повороту в правовых исследованиях пригила философия. Философия не в виде идеологических догм и интерпретаций (что как раз характерно для ортодоксального марксизма, в особенности ленинско-сталинских "гениальных идей"), в виде фундаментальных философских категорий, а главное —

новых философских методов и приемов, получивших в ту пору серьезную разработку.

Прежде всего и главным образом — это теория си-

стем и основанные на ней системные и структурные характеристики явлений и предметов, их совокупностей, а также функциональный анализ, связанные с ним "механизменные" интерпретации явлений.

Это привело к неожиданным научным результатам. Оказалось, что право (даже тогда, когда правовая материя ограничивается одной только догмой права) обладает специфическими свойствами и закономерностями, особыми связями и соотношениями.

Последние с достаточной определенностью обнаружились при рассмотрении отдельных фрагментов догмы права (юридических норм, правовых отношений, юридических фактов и др.).

Но наиболее значимые результаты, по мнению автора этих строк, были получены при попытках применения философских категорий и в особенности новых философских методов к праву в целом. Само право под углом зрения этих категорий и методов выступило в новом облике и, что особо существенно, в качестве нормативной сис-темы.

Вот эта характеристика нового облика права и права как нормативной системы (а в этой связи разработка некоторых других проблем) должна привлечь наше внимание. И по самой своей сути, содержанию, и с точки зрения того, что характеристика права как нормативной си-

стемы дает необходимые данные для того, чтобы продолжить рассмотрение вопросов юридической догматики и поиск новых подходов в теории права1.

1 Здесь должен быть принят во внимание еще один фактор. Это — то обстоятельство, что советская юридическая наука в 50-х гг. пережила своеобразную полосу в своем развитии, в чем-то похожую на обстановку в правоведении в дореволюционное время, — полосу правового романтизма.

Важно при этом сразу же сделать ударение на том, что вера в право, надежда на него в пятидесятые годы, как и в дореволюционное время, овладели умами людей, возросло внимание к праву, понимание его особенностей как своеобразного, уникального явления в жизни людей, обладающего значительной социальной силой и, значит, потенциальными возможностями в решении трудных жизненных проблем.

На первый взгляд, такой поворот в развитии советского правоведения никак не вытекал из общего состояния юридической науки в советском обществе. В действительности же, процессы движения правовой мысли и в таких неблагоприятных условиях оказались более сложными, многоплановыми, в чем-то даже перекликающимися с крупными сдвигами в мировой правовой культуре, происходящими в 50—60 гг. "Деловые проработки" в юриспруденции, потребовавшие обстоятельного исследования правовой материи, стали постепенно приоткрывать ее многообразие, ее "секреты" — механизменные и структурные особенности. Те особенности, которые характеризуют правовую материю как сферу строгих и точных реальностей, объективированных интеллектуальных ценностей, предполагающих не произвольное манипулирование законами и юридической практикой, а следование "законам законов".

Как это ни парадоксально, на такую направленность развития правовой мысли, являющейся предосновой правового романтизма, в ка- кой-то мере работали и негативные стороны советского правоведения, когда дает о себе знать сама логика права. Даже дежурные обязательные славословия по поводу мнимых достоинств социалистического права, та — как ясно теперь — воображаемая, виртуальная реальность будто бы "самого лучшего в мире права" — все это заставляло вести упорный поиск тех проявлений гуманизма и демократии, которые имеют отношение к праву, будто бы торжествующему в обществе социализма и светлого коммунистического будущего.

И конечно же, ключевую, до сих пор недооцененную роль в развитии позитивных процессов советского правоведения сыграло то обстоятельство, что в конце 30-х гг. в результате немыслимых изгибов политической жизни советского тоталитаризма в науку и преподавание юридических знаний вернулись дореволюционные правоведы (в частности, такие видные цивилисты и специалисты в области теории юридической догматики, как А, В. Венедиктов, М. М. Агарков, Е. А. Флейшиц, В. К. Райхер, Б. Б. Черепахин и др., во многом проводившие в своих трудах, кстати сказать, идеи И. А. Покровского с характерным для него акцентом на философской значимости правовых категорий). И что именно через них в 40—60-е гг. благотворное влияние отечественной и мировой правовой культуры стало все бо-лее — даже в условиях сталинских и неосталинских, андроповско-брежневских порядков — сказываться на состоянии советской юридической науки.

Глава вторая Философские разработки догмы права

§1. Свойства права

1.О "философском видении" права. Достойно вни-

мания то обстоятельство, что в ряде случаев (хотя далеко не всегда) само по себе применение фундаментальных философских категорий к фактическим материалам, охватываемых догмой права (и уже обработанных аналитической юриспруденцией), приводит к новому видению права. К тому, что благодаря этим категориям право как бы обретает новый облик, позволяющий раскрыть его существенные характеристики.

Так, весьма важно использовать при характеристике догмы права категорию "свойство". И это не просто новое обозначение того, что в аналитической юриспруденции обычно понимается в качестве "признаков права". Использование категории "свойство" означает, что право — как и всякое иное объективное явление социальной действительности — имеет "свои", органически ему присущие объективные характеристики. Именно они, свойства права, и выделяют его из других социальных явлений и институтов — даже тех, которые также обозначаются словом "право". И они же, эти свойства, как раз и раскрывают особенности позитивного права, как такого явления, которое, появившись на свет, выступает в качестве мощного социального регулятора.

Отмеченные позитивные процессы в советском правоведении, явившиеся основой правового романтизма, стали своего рода предзнаменованием, неким приготовлением к грядущим, неотвратимо наступающим переменам. Можно даже предположить, что историческая судьба России, как и в дореволюционное (до октября 1917 г.) время, через этот, казалось бы, нелогичный феномен — правовой романтизм подала некий знак о возможной перспективе благотворных перемен. Перемен — не путем революционного насилия, а путем права. И вообще, достойно особого внимания то обстоятельство, что тот маячок свободы, который со смертью Сталина засветил в измученном тоталитаризмом обществе, преимущественно и в наиболее отчетливом, зримом виде предстал перед людьми и историей в облике права.

2. Свойства права. Это те качественные характеристики (возможности, "способности") права, которые присущи позитивному праву как совокупности юридических норм.

В философской и юридической литературе на первое место среди таких свойств по большей части относят само по себе свойство нормативности, которое в позитивном праве приобретает качество общеобязательной нормативности.

Действительно, это свойство права раскрывает существенные особенности права. По своей сути нормативность в указанном значении представляет собой существование и действие права как социального образования, состоящего из нормативных принципов и предписаний, правил поведения общего характера, распространяющихся на всякого и каждого, на любой круг лиц в данном государстве, а также способность права в соответствии с предписаниями закона охватить по фиксированным признакам любой круг явлений и процессов.

Вместе с тем, надо полагать, необходимо наряду с общеобязательной нормативностью придать высокую значимость и таким, пожалуй, не менее важным свойствам права, выражающим его принципиальные особенности, как определенность содержания и государственная обеспеченность (гарантированность).

Определенность содержания представляет собой спо-

собность права (главным образом при помощи письменных нормативных документов — законов, иных источников права) предельно точно фиксировать в формализованном виде необходимые признаки жизненных ситуаций, требующих решения с позиций права, стороны и грани внешнего поведения лиц, их поступков, детали и подробности поведения, поступков, в том числе — самым точным образом определять границы внешней свободы, а также — последствия нарушения этих границ.

Это свойство права и в прошлом, и ныне, нередко с учетом значения для права его письменной формы, обозначалось и обозначается как "формальная определенность", что также вполне оправданно. Ибо иного способа предельно строгой и точной фиксации содержания, кро-

ме знаковой, письменной (в том числе — ныне выраженной в средствах и механизмах компьютерной техники), —

вприроде не существует. В то же время надо видеть, что предпочтительней, как все более выясняется в настоящее время, в соответствующих формулировках делать ударение не на формальном моменте, а именно на самой определенности содержания, на том, что при помощи письменных документов оказывается возможным достигнуть предельной точности, ясности, конкретности

вфиксации юридических фактов, круга субъектов, прав, обязанностей, юридических гарантий, санкций, иных правовых последствий и т. д.

Определенность права по содержанию, понимаемая в таком широком значении, по сути дела, в какой-то мере охватывает и другие особенности права, в том числе свойство нормативности. Здесь нормативность выступает не только как "заглавное" свойство права, но и в виде одной из сторон определенности содержания — определенности по сфере действия, которая — и опять-таки при помощи письменной формы — как раз и обеспечивает всеобщую нормативность (возможность сделать строго определенные по содержанию нормы общеобязательными, установить одинаковый, равный для всех порядок в правах и обязанностях, формах и способах их обеспечения, гарантий).

Первостепенное значение принадлежит и такому свойству позитивного права, как государственная обес-

печенность (гарантированностъ), т. е. прочность, надеж-

ность, высокая гарантированность действия права, возможность сделать реальным (главным образом при помощи государственной власти, его принудительной силы) вводимый порядок прав и обязанностей, "переводить" его в реальные жизненные отношения, что позволяет обществу или личности при помощи юридических механизмов "настоять на своем", добиться реального результата, обозначенного правом.

Обозначение качественных характеристик права в качестве свойств (а не просто "признаков") позволяет,

наряду с упорядочением представлений о догме права, расширить угол зрения о праве вообще.

Здесь особого внимания заслуживает качество равновесности — то заложенное в праве начало, которое выражено в формуле — "равная мера". Эта "равная мера", или "правовое равенство"1, "пропорциональность", не сводимые к одной лишь нормативности, означает нацеленность права на то, чтобы утвердить в жизни людей принцип эквивалентности, равного несения при равных условиях бремени ответственности, приоритета договорного метода во взаимоотношениях субъектов, состязательности и в других юридических категориях — всего того, что под несколько иным углом зрения охватывается понятием "справедливость".

Насколько это качество права можно признать для него исконным, органичным? Э. Ю. Соловьев, ссылаясь на Канта, пишет: "В "Метафизике нравов" Кант наталкивается на реальность простейших правоотношений, на феномен эквивалентности, "равновесности", известный практике правового регулирования конфликтов с самых древних времен. И в заслугу ему как аналитику правового сознания надо поставить то, что он в общем-то достаточно ясно видит внеэтичность данного феномена (запомним это существенное сужение философа. — С. А.). "Равновесность" понимается им скорее как правило чистого разума, привлеченного к решению пруденциальных проблем, а не как принцип разума практического"2. С этой точки зрения едва ли можно признать оправданной традиционную для философии права попытку все же связать такого рода "внеэтичный феномен" с его обоснованием с позиций морали3. В действительности, соотноше-

1См.: Нерсесянц В. С, Философия права: Учебник для вузов. М., 1997. С. 490.

2Соловьев Э. Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. М.:

Наука, 1992. С. 188.

3Автор, продолжая приведенную в тексте мысль, пишет: "Одновре менно Кант догадывается о том, что правоотношения могут получить развитие и достигнуть чистоты лишь при наличии правового порядка. Последний же поддается достаточно убедительному моральному обо снованию" (Там же). Но дело-то как раз в том, что в данном случае — поскольку речь идет о равновесности — никакого "морального обосно вания" и не требуется.

ние между рассматриваемыми категориями здесь иное, обратное общепринятому: исконное для права качество равновесности можно рассматривать в виде предпосылки, во многом определяющей моральный принцип справедливости.

3. Свойства права и их социальное значение. Глав-

ное же, что "дает" освещение особенностей права в качестве его "свойств", — это вытекающая из такого подхода ориентация на рассмотрение социального значения права, не сводимого лишь к тому, что продиктовано требованиями аналитической юриспруденции. Такого значения, в соответствии с которым право выступает в качестве социального института, способного обеспечить решение крупных задач в жизни людей, в том числе — определенность регулирования общественных процессов и одновременно — прочность, надежность устанавливае-

мых при помощи права общественных отношений.

В выделении такой значимости права, основанной на существенной, уникальной силе его свойств, заслуга во многом принадлежит выдающемуся русскому правоведумыслителю, цивилисту И. А. Покровскому. В своем прекрасном труде, опубликованном летом 1917 г., за несколько месяцев до октябрьского большевистского переворота — какой жутко тревожный, чуть ли не мистический знак! — наш отечественный правовед, раскрывая миссию права перед всесильной властью, в первую очередь обратил внимание на то, что "одно из первых и самых существенных требований, которые предъявляются к праву развивающейся человеческой личностью, является требование о п р е д е л е н н о с т и правовых норм" (этого, добавлю, прерывая суждения автора, нет в традиционном обществе: там "неопределенность" регулирования на руку власти). "Но дело, — продолжает И. А. Покровский, — решительно меняется с того момента, когда возникает потребность в большей личной энергии и в большей личной инициативе, тогда определенность права становится непременным условием этих последних, с т а н о в и т с я в о п р о с о м с а м о й л и ч н о с т и . Индивид,

поставленный лицом к лицу с обществом, государством, имеет право требовать, чтобы ему было этим последним точно указано, чего от него хотят и какие рамки ему ставят. Логически это право на определенность правовых норм, — заключает автор, — есть одно из самых неотъемлемых прав человеческой личности, какое только себе можно представить; без него, в сущности, вообще ни о каком "праве" не может быть речи"1.

Эти суждения русского правоведа необходимо иметь в виду при рассмотрении ряда проблем теории права. Причем к процитированным суждениям надо добавить и мысль И. А. Покровского о том, что вторым требованием развивающейся личности к правопорядку является требование его прочности и что "...они оба — только две стороны одной и той же естественной и "неотъемлемой" потребности индивида иметь свое ясное и определенное место в жизни целого социального организма"2. Сейчас же обратим внимание на то, что перед нами, по Покровскому, определяющие свойства права, причем такие, без которых "ни о каком "праве" не может быть речи" вообще.

Указанные выше свойства позитивного права дают возможность в той или иной степени устранить из общественной жизни произвол и своеволие, в какой-то мере гарантировать стабильность, социальный мир, исключать хаос в людском поведении, произвол в отношении личности. Благодаря этим свойствам проявилась глубинная сущность права, "а именно то, что оно является инструментом, средством, механизмом или нормативно-регулятив- ной системой защиты личности от произвола любых других лиц, групп и общества, или государства в целом"3.

Если исходить только из рассмотренных свойств права (не затрагивая все другое), то и тогда станут очевидными преимущества и привлекательность того строя жизненных отношений, который можно назвать правовым

1Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М.: Ста тут, 1998. С. 89.

2Там же. С. 106.

3Семитко А. П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996. С. 114.

порядком. И с этих же позиций (при умозаключениях "от противного") представляется резко негативным характер того поведения, которое является внеправовым, т. е. такого, которое носит доправовой характер или является внеправовым с фактической стороны — выбивается из области цивилизационных отношений, противостоит им как нечто противоположное, с ними несовместимое (война, террор, чиновничья вседозволенность — очевидные примеры такого внеправового поведения).

С учетом приведенных положений об особенностях права как институционного образования и о его свойствах раскрывается глубина мысли знаменитого русского правоведа П. И. Новгородцева, полагающего, что право есть то начало, которое "постепенно осуществляется в истории"1.

§2. Право как нормативный регулятор

1.Ключевое, фундаментальное положение: право — нормативная система. Использование философских данных в отношении материалов, охватываемых понятием "догма права", не ограничивается тем, что "срабатывают" философские категории, такие, как "свойства".

Наиболее существенное, что дают философские разработки в отношении догмы права, заключается в том, что под углом зрения новейших философских представлений (теории систем) право предстает в виде нормативной системы. То есть явления социальной действительности, которое существует и функционирует по законам целостного органического образования — законам системы. Да причем системы, имеющей нормативный характер и находящейся, как и положено любым системам, в сложных (системных) связях со всем комплексом социальных образований.

Все это позволяет здесь, на аналитическом, атомистическом уровне углубить наши представления о праве, и прежде всего о его функциях.

1 Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 538.

2. Определяющие функции права как нормативной системы. Есть достаточные основания полагать, что право с точки зрения современных философских представлений выступает главным образом в качестве непрерывно действующего механизма воспроизводства общих условий существования общества, его устойчивости, стабильности, упорядоченности1.

Рассмотрение права с указанных позиций позволяет увидеть в нем социальное образование, обеспечивающее такую непрерывную динамику функционирования общества, при которой достигается постоянное и стабильное воспроизводство и, следовательно, сохранение и утверждение (своего рода "увековечение") выраженных в праве социальных ценностей, условий и механизмов функционирования общества.

Здесь, и притом с немалым познавательным результатом, можно воспользоваться предложенной И. П. Малиновой трактовкой общественных отношений через категорию субструктуры (суперструктуры)2. Используя более точную научную интерпретацию положений об общественных отношениях, И. П. Малинова обратила внимание на то, что категория субструктуры (суперструктуры — Unterbau) позволяет рассматривать право как такую сферу, "которая обладает особым свойством мета- (или су- пер-) структурирования массива наличных общественных отношений. Более того, — продолжает автор, — само право существует в форме структурно упорядоченного сектора, сферы социального пространства, в котором все многообразие общественных отношений представлено (отражено) в особом ракурсе, под специфическим углом зрения — в инвариантах санкционированной юридической нормативности"3.

1См.: Ершов Ю. Г. Философия права (материалы лекций). Екатерин бург, 1995. С. 33.

2См.: Малинова И. П. Философия правотворчества. Екатеринбург, 1996.

С. 106, 110.

3"С этой точки зрения, — говорится в книге, — такие понятия, как

"правовое поле", "правовое пространство", "правовая среда", "право вая сфера" и т. д., являются своего рода метафорами, выражающими суть: общественные отношения объективируются в праве не непос редственно, а системно опосредуясь всей его структурной целостнос тью" (Там же. С. 110).

Во многом такой подход к праву, когда оно рассматривается в качестве "регулятора", связан с утвердившимися в современной науке представлениями о том, что социальные системы отличаются (или должны отличаться) устойчивостью, непрерывностью существования и действия во времени. И стало быть, с вытекающей отсюда необходимостью наличия в социальных системах, в том числе и в обществе в целом, особых механизмов, призванных реализовать и поддерживать устойчивость и непрерывность функционирования в заданных параметрах общества.

Под рассматриваемым углом зрения существуют достаточные основания полагать, что право, наряду с другими институтами человеческой культуры, и есть такого рода механизм. Ведь свойства права — его всеобщность, общеобязательная нормативность, способность строго фиксировать по содержанию возможное и должное поведение людей, а также способность наиболее мощно, силой государственного принуждения обеспечивать такое поведение — как бы специально (а точнее, быть может, и не "как бы") приспособлены для того, чтобы сложившиеся в обществе отношения надежно сохранялись такими, "как они есть" (а если и совершенствовались, развивались, то только в контексте такой "данности"). И чтобы они в стабильном и устойчивом виде функционировали непрерывно во времени, всегда — "вечно". Причем эта миссия права затрагивает важнейшие, определяющие параметры общества, его экономических, социальных, политических основ, его особенности с информационноорганизационной стороны, реальность заложенных в нем программ, непрерывность их действия.

В воспроизводстве данной системы, понятно, велик вклад и других подразделений культуры. Но в человеческой культуре нет иного инструмента, кроме права, который бы обеспечивал это воспроизводство не только с информационно-организационной стороны, но и на всеобщей, твердой, постоянной, непрерывно функционирующей основе, важнейшим компонентом которой является

та или иная мера активности участников общественных отношений. Словом, по принципу всеохватного и непрерывно действующего социального устройства, рассчитанного на разумных существ — людей. И благодаря именно праву, рассматриваемому преимущественно (в развитых юридических структурах) в единстве с законом, достигается такое положение вещей, когда данная общественная система непрерывно, не меняя своих качеств и особенностей, "крутится" и "крутится" в заданном режиме своего информационно-организационного построения.

Впринципе эта миссия права в обществе уникальна

и— что немаловажно — (пусть только в принципе) не имеет политического и тем более идеологического содержания. В этой плоскости оценка роли права на "регулятивном уровне" во многом сводится к функциям, по кантовским определениям, "механического устройства" —

такого "устройства", "которое, подобно гражданскому организму, сможет сохраняться автоматически"1.

Впрочем, в реальной жизни рассматриваемая особенность права все же так или иначе приобретает определенное политико-социальное и духовное содержание. Тем более, что по своей сути она имеет как стабилизирующее, так и в этой связи также консервативное (и не только в строго научном смысле) значение. А значит, позволяет не только сохранять в жизни людей устойчивые, проверенные жизнью, твердые начала, но и — увы — "увековечивать" отжившие или изначально неразумные порядки и режимы, становиться труднопреодолимой преградой на пути прогрессивного развития общества.

Конечно, признание за правом значения механизма

воспроизводства данного социального строя — это еще не до конца проработанная в науке проблема2. Тут нужна тщательная проверка и научная отработка как самой этой

1Малиново, И. П. Философия правотворчества. Екатеринбург, 1996. С. 105.

2Здесь, наряду со значением права на "регулятивном уровне" в каче стве стабилизирующего и консервативного фактора, раскрывается также еще одна его характеристика, требующая внимания науки, — его роль как своего рода прогностического института.