Учебный год 2023 г. / Великая реформа (стр. 104-110)-1

процесса может быть правильно организована лишь при постановке четкой и ясной цели этой стадии, соответствующей цели всего процесса. Однако мало определить цель - не менее важно правильно поставить задачи, решение которых приведет к достижению этой цели.

В дореформенном уголовно-процессуальном законодательстве цель и основная задача полицейского следователя *(143) определялись следующим образом: он должен был собирать сведения, "раскрывающие преступление и обличающие виновного <...>, на которых судья мог бы основать свое убеждение и приговор о существовании преступления и о виновности или невиновности обвиняемого"*(144). Законченное следствие представлялось в земский суд *(145), который передавал дело в соответствующее судебное место, за исключением дел, разрешавшихся самим земским судом. При этом согласно ст. 884 Свода законов уголовных всякое следствие по окончании его должно было быть представлено в суд, даже если в его результате не было ни раскрыто само преступление, ни установлен преступник. В последнем случае суд в соответствии со ст. 1144 Свода законов уголовных рассматривал правильность производства следствия.

По свидетельству видного государственного деятеля и одного из разработчиков Судебной реформы Николая Ивановича Стояновского, под следствием в дореформенный период понималась "первая, необходимая часть уголовного судопроизводства, объемлющая все действия, нужные для того, чтобы убедиться в действительности какого-либо преступления и привести все обстоятельства, весь состав его в возможно полную известность, т.е. обнаружить: 1) действительно ли сделано преступление и какое; 2) кем оно сделано; 3) в какой степени преступление должно быть вменено в вину совершившему его, и нет ли при том обстоятельств, увеличивающих или уменьшающих важность вины и степень положенного за нее законом наказания"*(146).

Как уже было отмечено ранее*(147), различались следствие предварительное и следствие формальное ( ст. 34 и 139 Свода законов уголовных) *(148). Правда, законодательное их определение отсутствовало. Так, в разделе Свода законов уголовных, посвященном предварительному следствию, сказано о поводах к началу производства следствия (ст. 34-69), расследовании "по горячим следам" ( ст. 70-95), розыске подозрительных лиц и наблюдении за ними, розыске поличного с произведением для этого обысков и выемок ( ст. 93-99), мерах, применяемых к обвиняемому для пресечения способов уклоняться от следствия и суда (ст. 132-138), задержании обвиняемого (ст. 100-130).

В рамках же формального следствия проводили допрос обвиняемых (ст. 168-193 Свода законов уголовных ), собирали доказательстваст. 197( ), принимали меры к обеспечению возложения на обвиняемого различного рода взысканий (ст. 143).

Однако теоретическое и практическое понимание приведенных норм существенно различалось. Например, бывший петербургский судебный следователь, а позднее присяжный поверенный П.В. Макалинский по этому поводу писал: "Хотя закон разграничивал <...> два фазиса следствия, называя первое следствие предварительным, а второе формальным, но так как он предписывал для того и другого одни и те же приемы и так как оба они производились одною и тою же

властью, то на практике они различались почти только тем, что при предварительном следствии свидетеля допрашивали без присяги, а при следствии формальном - под присягой"*(149). В то же время в своей объяснительной записке к проекту положения об отделении следственной части от полиции Н.И. Стояновский указывал: "Формальное следствие есть только приведение в законные формы того, что открыто предварительным розыском; первое всегда назначается для суда, а последнее, собственно, должно служить для разрешения вопроса о том, должно ли быть назначено формальное следствие"*(150).

Как видим, дореформенные предварительное и формальное следствия не были двумя обособленными видами досудебного расследования, а входили в его состав в качестве необходимых последовательных частей. В том и заключался смысл существования предварительного и формального следствия: сначала необходимо было убедиться в наличии факта совершенного преступления, после чего уже с наибольшей полнотой и скоростью выяснять его обстоятельства. Предварительное следствие должно было ограничиваться тайным обнаружением в кратчайшие сроки всех признаков преступления с приобщением к делу, если возможно, вещественных доказательств. Независимо от этого к дореформенному предварительному следствию относилось собирание на месте сведений о лицах, виновных в преступлении, о подозреваемых соучастниках, свидетелях, местопребывании всех этих лиц и вообще о всем том, что прямо или косвенно имело отношение к обнаруженному событию. При предварительном следствии необходимо было обеспечить в полной сохранности найденные следы, что, естественно, требовало быстроты действий. С этой целью предварительное следствие менее всего должно было обременяться выполнением всякого рода формальностей, забота о которых возлагалась на формальное следствие, за исключением только осмотров, обысков и тому подобных действий*(151).

Именно это деление следствия в дореформенном уголовном процессе на предварительное и формальное легло в основу дальнейшего разделения досудебного производства на дознание и предварительное следствие. Так, главноуправляющим II отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии графом Д.Н. Блудовым был разработан и 10 декабря 1859 г. представлен на рассмотрение уже упомянутый *(152) проект Устава судопроизводства по преступлениям и проступкам, который, согласно характеристике советских ученых, "стремился сохранить следственный процесс"*(153). В этом проекте следствие делилось на два этапа. На первом нужно было производить допрос подозреваемого и собирать доказательства, которые затем могли быть представлены уездному суду. Второй этап должен был начинаться распорядительным заседанием уездного суда, на котором суд знакомился бы со всеми собранными материалами, заслушивал доклад следователя и решение прокурора. Иными словами, первый этап служил основой для второго, который начинался с принятия решения о целесообразности продолжения следствия *(154). Проведение первоначальных действий предполагалось возложить на полицию и обозначить этот этап как дознание, а на втором этапе, собственно следствии, главным действующим лицом становился следователь как представитель судебной власти. Сущность этих идей была

положена в основу не только Закона 1860 г. "О судебных следователях", но и дальнейших преобразований в области предварительного расследования, хотя сам проект принят не был.

Для подготовки реформы досудебного производства, в основу которой была положена идея создания предварительного следствия и дознания и их четкого разграничения*(155), в марте 1859 г. была создана "Комиссия, учрежденная по Высочайшему повелению 27 марта 1859 года для начертания проектов нового устройства губернских и уездных учреждений" под председательством Н.А. Милютина*(156). Автором же разработанного в то время проекта "Общего положения о предварительном дознании, производимом общей полицией" был член Комиссии Н.А. Милютина Н.И. Стояновский, занимавший тогда должность статссекретаря Государственного совета. Этот документ представляет большой интерес. Так, согласно § 54 указанного проекта "первоначальное исследование о происшествиях, в которых не оказалось преступления, или о преступлениях, по которым не наводится ни на кого подозрение, представляется в уездно-полицейское управление, которое оканчивает дело этого рода при участии уездного стряпчего"*(157). Таким образом, цель дознания виделась в обеспечении предварительного следствия необходимыми материалами о совершенном преступлении, а в задачи дознания входили установление факта преступления, розыск улик и лица, совершившего это преступление. Следователь же, как предполагалось, должен был из материалов, представленных ему полицией, собрать и оценить доказательства, в том числе доказательства виновности названных полицией лиц. Эти задачи решались в ходе предварительного следствия для обеспечения деятельности суда по отправлению правосудия.

К сожалению, такое вполне ясное соотношение целей и задач дознания и предварительного следствия не нашло последовательного отражения в нормативных актах 1860 г. *(158) Так, в п. 9 Учреждения судебных следователей было сказано, что по преступлениям и проступкам, подлежащим рассмотрению судебных мест (ср. со ст. 7 и 856 кн. II т. XV Свода законов уголовных), к обязанностям полицейских и других не принадлежащих судебному ведомству должностных лиц относятся только первоначальное изыскание и раскрытие тех существенных обстоятельств, которые могут свидетельствовать о том, что в исследуемом происшествии заключается преступление или проступок. К обязанностям судебных следователей относятся все дальнейшие следственные действия, необходимые для того, чтобы изыскать, получить и сохранить все те сведения и доказательства, которые нужны суду для произнесения правильного приговора о преступлении или проступке и о лицах, обвиняемых в совершении преступления или проступка, подлежащего ведению судебных мест *(159). Как видим, о задаче по обнаружению виновных не говорится, т.е. непонятно, чья она. Однако кое-что проясняет п. 11 Учреждения, согласно которому судебный следователь "приступает к производству следствий и к исполнению отдельных по оным действий: по письменным требованиям судебных мест, губернского прокурора, стряпчих, городских и земских полиций, исправника и становых приставов того уезда, в котором следователь состоит на службе. <...> Непосредственно судебный следователь начинает следствие в случае явки к нему

преступника с повинною или же когда преступление или проступок усмотрены им во время их совершения, или обнаружены при производстве следствия по какомулибо другому преступлению или проступку, или же по словесному или письменному объявлению полицейских служителей, чинов волостной и сельской полиции и даже частных лиц, когда сии лица извещают его о совершающемся или только что совершившемся преступлении или проступке, подлежащем рассмотрению судебных мест" *(160). Очевидно, что в соответствии с Учреждением судебных следователей судебный следователь решал в том числе и задачу по обнаружению и поимке виновного. Иными словами, по сравнению с идеями Н.И. Стояновского Учреждение упрощало цели дознания - сообщить судебному следователю о наличии события уголовного правонарушения, а задачи сокращало, возложив

преобразования судебной части в России *(161) последовала подготовка Устава уголовного судопроизводства, утвержденного императором 20 ноября 1864 г. При разработке проекта Устава взгляд на характер целей и задач предварительного следствия изменился. Так, в объяснительной записке 1863 г. к проекту Устава сказано: "Комиссия признала, что при новом порядке судопроизводства предварительное следствие будет только собранием данных к формальному следствию на суде, и поэтому действия следователя не могут иметь того решительного влияния на судьбу обвиняемого, какое они имеют по правилам ныне действующего уголовного судопроизводства"*(162).

Выходит, цель следствия, по мнению разработчиков Устава, должна была заключаться в передаче суду неких "данных", а не в обеспечении его проверенными судебной же властью материалами (доказательствами). Соответственно, и основные задачи стали пониматься иначе: теперь следователь должен был не столько изучить материалы о преступлении и оценить их, сколько оформить их для правосудия. В то же время сам текст Устава уголовного судопроизводства не позволяет упрекнуть его составителей в таком примитивизме. Приведенное же высказывание, используя контекстуальный метод, можно объяснить тем, что в тот период создавался новый для России суд, особое значение которого для Судебной реформы всячески подчеркивалось, часто, может быть, и преувеличенно. Однако такое умаление комиссией процессуальной роли судебного следователя (его целей и задач) не только дискредитировало новый институт в глазах и так невзлюбивших его старых государственных чиновников, но и позволило допустить некоторую непоследовательность в реализации института предварительного судебного следствия в самом Уставе.

Обратимся же непосредственно к тексту Устава уголовного судопроизводства. В этом эпохальном нормативном акте дознание и предварительное следствие по целям и задачам отделялись друг от друга. Так, дознание по Уставу представляло собой вид участия полиции в производстве предварительного следствия, о чем прямо говорит соответствующее название отделения 1 главы 1 раздела Устава*(163). Сама глава 1 раздела II называлась "О лицах, участвующих в производстве предварительного следствия", а раздел II - "О предварительном следствии". Участие же полиции в производстве предварительного следствия

сводилось Уставом:

1) к дознанию, которое проводилось в двух случаях:

а) когда ни судебного следователя, ни прокурора или его товарища не было на месте (ст. 252);

б) когда признаки преступления или проступок сомнительны либо когда о происшествии, имевшем такие признаки, полиция извещалась по слуху (народной молве) и вообще из источников не вполне достоверных (ст. 253);

2) к выполнению поручений следователя (ст. 260 и 271).

При буквальном прочтении Устава можно сделать вывод, что он имел в виду два вида дознания, у каждого из которых были свои цели и задачи. Так, для первого вида дознания *(164) целью была передача прибывшему следователю следов преступления и, если возможно, подозреваемого. Сообразно этим целям были установлены и задачи: 1) сохранение следов преступления (ст. 258) и 2) пресечение подозреваемому способов уклоняться от следствия ( ст. 256). Цель второго вида дознания заключалась, как видно из ст. 253, в фактическом решении вопроса о начале следствия. Для этого полиция должна была решить две задачи: установить, действительно ли происшествие, о котором к ней поступили "не вполне достоверные" сведения, случилось и точно ли в нем заключаются признаки преступления или проступка.

Однако и в том, и в другом случае полиция о всяком происшествии, заключавшем в себе признаки преступления или проступка, немедленно (не позже суток с момента получения о том сведений) должна была сообщить следователю и прокурору или его товарищу ( ст. 250 Устава). По прибытии следователя на место полиция должна была передать ему материалы дознания ( ст. 255 и 260). В любом случае дознание проводилось полицией для следователя и до его появления. Другое дело, не очень похоже, чтобы перед полицией, осуществлявшей дознание, стояли задачи обнаружения и передачи следователю виновного. О том, что касается подозреваемого лица, Устав мог говорить в отношении только тех случаев, когда последний был, но это не означало его обязательного наличия при окончании дознания. В общем, такой вывод может быть сделан и из буквального прочтения отделения 2 главы 1 раздела II Устава, которая называется "Существо обязанностей и степень власти судебных следователей", а также глав 2 и 3 раздела II Устава, которые называются "Об условиях производства предварительного следствия" и "О

судебный следователь должен был продолжать производство следствия и в тех случаях, когда обвиняемый скрылся или когда не было даже подозреваемого в совершении преступления.

О том же могут свидетельствовать и поводы к началу производства предварительного следствия следователем: объявления и жалобы частных лиц; сообщения полиции, присутственных мест и должностных лиц; явка с повинной; возбуждение дела прокурором; возбуждение дела по непосредственному усмотрению судебного следователя ( ст. 297). Получается, одними из задач следователя были обнаружение и поимка виновного. Другими задачами следователя являлись установление обстоятельств, как уличающих, так и оправдывающих обвиняемого ( ст. 265), собирание доказательств ( ст. 266),

процессуальном обеспечении деятельности суда - либо в подготовке материалов предварительного судебного исследования обстоятельств дела для отправления правосудия, либо в ограждении суда от пустой траты времени с бесперспективным, по мнению следователя, делом. Как отмечал известный русский процессуалист Н.Н. Розин, "...предварительное следствие направляется только на собирание материала, достаточного для положительного или отрицательного решения вопроса о предании обвиняемого суду"*(166).

Интересно, что составители Устава уголовного судопроизводства, мотивируя разделение дознания и следствия, указывали, что такой порядок расследования "заключает в себе два весьма важных улучшения: первое, что полиция, дабы не сообщать следователю неверных сведений, по необходимости должна будет сперва сама удостовериться в справедливости того о чем доносит, чрез то число неосновательных следствий значительно уменьшится; второе, что судебный следователь, не участвуя в первоначальных розысканиях и посему неувлекаемый первыми, иногда ошибочными заключениями и догадками о предполагаемом виновном, может беспристрастно, без всяких предубеждений, судить о вероятности возводимого на кого-либо подозрения" *(167). Как видим, налицо несоответствие того, что заявлено в объяснительной записке, тому, что содержалось в Уставе. Так кто же по Уставу должен был решать задачи обнаружения и поимки лица, совершившего преступление? Если это задачи дознания, тогда они не могли ставиться перед следователем, а если последнего, то как же разработчики Устава собирались обеспечить его объективность? И все же беспристрастный анализ норм Устава уголовного судопроизводства неумолимо указывает на то, что эти задачи не были обязательными для органов дознания, а входили в число задач следователя.

Такое несоответствие норм Устава тому, что заявляли его разработчики, проявлялось и в различном понимании целей и задач дознания у авторов того времени. Одни, как, например, П.В. Макалинский, утверждали, что дознание должно было узнать и указать следователю, где находятся доказательства, которые следователь мог бы собрать имевшимися в его распоряжении средствами. Другие, как А.А. Чебышев-Дмитриев, полагали, что дознание представляло собой первоначальные действия по собиранию данных для удостоверения в том, что событие являлось преступлением, и для установления лица, на которое могло быть возложено подозрение в совершении преступления. И.Я. Фойницкий и А.К. Вульферт считали, что "дознание направляется на исследование дела для обнаружения виновника и его виновности" *(168). Третьи, как, например, В.К. Случевский, полагали, что дознание должно было обнаружить признаки преступного деяния и тем самым выяснить основания для начатия судебного следствия; дальнейшие действия по розыску и изобличению преступника должны были, по их мнению, принадлежать судебной власти*(169).

Если первая из высказываемых точек зрения сводила основную задачу дознания к поиску доказательств, которые должен был собирать следователь, то вторая и третья определяли задачу дознания как установление в деянии признаков преступления. Однако вторая и третья точки зрения расходились по вопросу,

должно ли в ходе дознания быть обнаружено лицо, совершившее преступление. Более соответствующей изначальным идеям и даже приведенным чуть ранее пояснениям разработчиков Устава уголовного судопроизводства представляется вторая точка зрения, поскольку одна из основных задач дознания состояла в обнаружении и поимке виновного. Этим обусловлена и цель дознания - передать следователю не только сведения о преступлении и собранные по нему материалы, но и лицо, обоснованно подозреваемое в его совершении *(170). В противном случае непонятно, как обеспечить объективность следователя в расследовании.

Таким образом, можно сделать вывод, что в целом в Уставе уголовного судопроизводства цели и задачи дознания и следствия были разделены, но в плане задачи установления персоналии обвиняемого (подозреваемого) идеи не были реализованы до конца последовательно, что в дальнейшем привело к смешению дознания и предварительного следствия вообще. В этой связи уже вскоре Комиссия 1894 г. по пересмотру Судебных Уставов *(171) отмечала: по закону задача дознания и следствия была общая - "удостоверение в том, что в происшествии заключаются признаки преступного деяния" *(172). Аналогичной точки зрения придерживались и некоторые ученые в начале XX в. Так, С.В. Викторский писал: "Дознание, имея с предварительным следствием одну и ту же цель в установлении признаков преступления и по возможности в открытии виновника преступного деяния, сильно разнится от него в других отношениях, являясь лишь подготовкой почвы для деятельности следователя (органы предварительного следствия) и основанием для начала судебного производства..." *(173). И далее: "...цель предварительного следствия, как и дознания, констатирование в событии признаков преступления"*(174).

Причиной, вызвавшей смешение дознания и следствия, по мнению Комиссии 1894 г., было отсутствие нормативного определения содержания дознания, его целей и значения *(175). Так, Комиссия отмечала, что действовавший Устав не содержал "точных определений о порядке производства полицией дознания, которому не отведено в уставе ни особого раздела, ни даже особой главы". Дознание по закону рассматривалось "не как самостоятельная стадия процесса, а как составная часть предварительного следствия", ввиду чего о нем упоминалось "лишь при изложении обязанностей лиц, участвующих в производстве следствия,

дознания расходятся с первоначальным замыслом разработчиков реформы, заключавшимся в преобразовании дореформенного предварительного следствия в д о з н а н и е к а к ч а с т ь д о с уд е б н о го п р о и з в од с т в а, п р ед ш е с т ву ю щ у ю предварительному следствию. Тем самым Комиссия фактически признала, что дознание и предварительное следствие в том виде, в котором они предстали в Уставе уголовного судопроизводства, в части определения их задач есть в какой-то степени даже ухудшенные варианты дореформенного предварительного и формального следствия (так, если при формальном следствии уже было известно лицо, подозреваемое в совершении преступления, то при производстве реформированного предварительного следствия его могло и не быть).

Однако такое мнение может показаться слишком категоричным, судя по приведенным ранее нормам самого Устава уголовного судопроизводства. Похоже, что допущенное "второй Комиссией" преувеличение было вызвано не только некоторой указанной непоследовательностью Устава в определении целей и задач стадий предварительного производства, но и сложившейся практикой, да, наверное, и целью самой Комиссии - пересмотром законов. Что же касается мнения Комиссии о том, какие цели и задачи должны ставиться перед следствием и дознанием, то его можно выяснить в Объяснительной записке 1899 г.: "При обсуждении Основных положений уголовного судопроизводства 1862 г. *(177) Соединенные департаменты Законов и Гражданских и Духовных Дел Государственного Совета предполагали, что "судебные следователи будут производить действия, необходимые для удостоверения в том: учинено ли противоправное деяние или нет, и если учинено, то кто, по всей вероятности, виновен, и какими доказательствами и уликами вина его может быть подтверждена" (Журнал Государственного Совета 1862 г. N 65, стр. 208), а <...> розыскания о том, имеются ли налицо признаки преступного деяния, составляют главную цель дознания" *(178). Причем интересно, что основную задачу следствия, предполагавшуюся изначально, члены Комиссии называли со ссылкой на источник (Журнал Государственного совета), а задачу дознания - без ссылки. В результате этого в приведенном утверждении Комиссии имеется некоторая нелогичность: следователь должен был удостовериться в том, что обнаружило дознание (противоправность деяния и виновность лица в совершении этого деяния), а дознание, по мнению членов Комиссии 1894 г., должно было обнаружить только признаки преступного деяния без обнаружения лица.

При таком понимании задач дознания остается открытым вопрос, кто должен обнаруживать лицо, совершившее преступное деяние. Таким образом, Комиссия 1894 г., делая ссылку на первоначальные замыслы разработчиков реформы, в то же время несколько исказила их понимание задач и, соответственно, целей дознания, добавив собственную точку зрения и сделав акцент на обнаружении признаков преступления. Тем самым без внимания оказались оставлены задачи дознания по обнаружению лица, совершившего преступное деяние, и по собиранию информации о его виновности, что, впрочем, соответствовало проанализированным нормам Учреждения судебных следователей. Неудивительно, что при таком понимании Комиссией 1894 г. целей и задач дознания и следствия дальнейшее развитие, в рамках уже советского законодательства, пошло в значительной мере по тому же пути.

§ 2. Реформа следствия с точки зрения процессуальных функций

Как мы сегодня знаем, исходя из представлений и понятийного аппарата современной науки, функции с необходимостью вытекают из поставленных целей и задач. До реформы 1860 г. на полиции при осуществлении ею предварительного следствия лежали разные функции. В источниках того времени можно встретить следующие замечания, анализ которых позволяет сделать подобный вывод.

Например, Я.И. Баршев писал: "...следствием о преступлении должен быть обнаружен и приведен в возможно полную известность весь состав преступления, т.е. 1) действительно ли учинено преступление и какое; 2) кем оно учинено, или кто его виновник; 3) в какой степени оно должно быть ему вменено и нет ли при этом обстоятельств, увеличивающих или уменьшающих вину" *(179). В следствии предварительном и следствии формальном прослеживаются одни и те же функции. Так, по словам того же Я.И. Баршева, "дело следователя при производстве предварительного следствия вообще состоит в том, чтобы собрать и привести в известность все обстоятельства, на которых должен основываться последующий за тем приговор о том, можно ли известное лицо поставить в состояние обвинения, равно как и те, которые впоследствии по чему-либо могут быть важны для самого судьи, чтобы составить справедливый приговор. <...> Русские законы относительно предварительного следствия вообще предписывают следующие правила: 1) В каждом уголовном деле требуют они сначала исследовать, действительно ли случилось происшествие, заключающее в себе преступление, предписывая это исследование даже тогда, когда бы дело началось добровольным признанием в преступлении (Т. 15, ст. 820)" *(180). Далее он отмечал: "Цель формального следствия состоит в том: 1) чтобы преступление, которое в предварительном следствии доведено только до вероятности, привесть в полную известность; 2) чтобы объяснить всю степень вины или невиновности того лица, которое признано в нем подозрительным; одним словом, доставить столь подробное и полное исследование дела, чтобы на нем можно было основать впоследствии решительный, обвинительный или оправдывающий приговор"*(181).

Как видим, ни при предварительном, ни при формальном следствии полицейский следователь не выполнял, говоря нашим языком, исключительно функцию уголовного преследования. Он должен был не столько преследовать лицо, сколько исследовать обстоятельства дела и мог вполне оказаться единственным защитником лица, которого ему представили как виновного.

Однако человеку соблюдать объективность при оценке результатов своего труда нелегко, особенно если, пытаясь с самого начала раскрыть преступление, он потратил на это много усилий. Древние говорили: "Nemo judex in propria causa"*(182). Это не могло не сказаться отрицательно на качестве материалов, поступающих в суд. При реформировании же суда с неизбежностью должна была быть реформирована и досудебная стадия, поскольку новый суд не мог бы работать с непроверенными материалами, обвинительными по своей сути. В этой связи главной идеей реформы стала идея отделения в уголовном процессе судебной власти от административной в основных его стадиях (в том числе на досудебной). С этого момента уже можно говорить о разных формах досудебного производства и, соответственно, анализировать функции, реализуемые в них.

Судебную власть должен был олицетворять судебный следователь или следственный судья, а административную власть - полиция. Поскольку судебная деятельность заключается в правовой оценке, следователь должен был выполнять ту же функцию - давать оценку материалам, обстоятельствам и лицам. Правда, оценка эта была предварительной. На суд же функцию преследования или защиты возлагать не собирались. Соответственно, и на следователя не должны были

возлагаться эти функции. Однако, как мы видели при историческом исследовании вопроса о целях и задачах следствия и дознания, законодатель в Уставе уголовного судопроизводства не провел последовательно идею возложения задачи обнаружения (установления) лица, совершившего преступление, на органы дознания, а ведь это существенный элемент уголовного преследования.

Такое построение предварительного следствия, когда на следователя возлагалась функция преследования, пытались оправдать. Так, по словам профессора М.В. Духовского, закон, возложив на судебного следователя розыскную функцию полиции, "должен был это сделать в виду отсутствия у нас специальной судебной полиции *(183), неудовлетворительности и заваленности остальными делами общей полиции"*(184). Такой взгляд объясняет смешение не только целей и задач дознания и предварительного следствия, но и их функций.

Эта основная болезнь предварительного следствия, в том числе современного, была очень подробно рассмотрена в направленном Министерству юстиции отзыве совещания, образованного в 1881 г. из лиц обер-прокурорского надзора при Уголовном кассационном департаменте Правительствующего сената. Так, в отзыве указывалось, что "отсутствие организации розыска и смешение его с предварительным следствием влекут за собой крайнее стеснение частных лиц и вызывают слишком часто тяжкие нарушения их прав. Открываемое без предварительной подготовки и розыска следствие, с самого своего начала, неминуемо бродит во тьме. Судебный следователь вынуждается по шатким, туманным указаниям первоначальных жалоб и сообщений принимать меры, которые оглашают прикосновенность, нередко сомнительную, частных лиц к уголовному делу и тем ставят последних в тяжелое положение лиц опороченных"*(185).

Можно сказать, что судебный следователь становился сыщиком, т.е. фактически возвращался к своим прежним обязанностям, не потому, что полиция не могла выполнять эту функцию (до реформы она с этим более или менее справлялась), а потому, что в Уставе уголовного судопроизводства, как мы видели, была закреплена норма, которая обязывала полицию прекращать самостоятельную деятельность при прибытии судебного следователя даже при отсутствии лица, подозреваемого в совершении преступления. Судебным следователям вместо беспристрастной судебной проверки добытых полицейским дознанием данных о преступлении приходилось раскрывать преступление, т.е. выполнять функцию уголовного преследования. При этом деятельность судебного следователя, вынужденного выполнять функцию уголовного преследования, не могла быть эффективной, так как действия следователя как судебного органа были стеснены установленными обрядами и формами и поэтому не могли иметь ни быстроты, ни других достоинств полицейского дознания*(186).

Вданном случае налицо коллизия между целью предварительного следствия

иего задачами, что обусловило возложение на судебного следователя несовместимых функций. Так, если целью предварительного следствия предполагалась подготовка материалов к судебному разбирательству, а задачами, соответствовавшими этой цели, были проверка собранного обвинением материалов, собирание доказательств, объективное исследование обстоятельств